Смелая женщина до сорока лет

Да вы что, издеваетесь? Теперь я понял, что эта девушка из Центра защиты прав потребителей – она нарочно незаметно подсунула в машинку капсулу с хорошим, качественным кофе! Потому что когда сегодня утром я сделал себе кофе из ваших кошмарных капсул – это была такая бурда! Такая отрава!

– Спасибо! Ваш отзыв очень важен для нас! Ваши отзывы помогают нам стать лучше! И вам тоже.

– Не понял юмора!

– Я серьезно. Вы уже назначили свидание девушке?

Профессионал этнография и антропология

Прием. Фуршет. Буфет. Кофе-машина. Рядом – официант. Подхожу.

– Американо, пожалуйста.

Официант спрашивает:

– Со сливками?

– Без.

– С сахаром?

– Без.

– О! Сразу видно ценителя хорошего кофе. И, прямо скажу, видно настоящего мужчину. Я слышал, что в некоторых компаниях не принимают на работу тех, кто пьет с сахаром. А тем более со сливками. Это слабые люди. Пожалуйста, ваш кофе.

– Спасибо.

Иду к своему столику. Минут через десять снова прохожу мимо. Какой-то господин заказывает кофе.

– Со сливками?

– Двойные, если можно.

– Пожалуйста! Сахар?

– Четыре кусочка.

– Сию минуту… Прямо скажу, приятно видеть человека, который не корчит из себя этакого «мачо», любителя горького и жесткого. Я слышал, что в некоторых фирмах предлагают на выбор разные виды кофе, и кто пьет с сахаром и сливками, тех предпочитают – за искренность! Ваш кофе, пожалуйста.

– Спасибо.

Ложка в ухо, или Ужасы долгосрочности этнография и антропология

Один миллиардер жалуется журналисту, что из-за санкций ему не на что нанять уборщицу и шофера, и вообще он не знает, как выжить. При этом корреспондент рассказывает, что интервью он дает в шикарной двухуровневой столовой (кстати, как это? ну ладно, нам, беднякам, не понять).

Люди спрашивают: он что, совсем потерял чувство реальности? Не понимает, о чем и кому можно говорить, а о чем лучше помалкивать? «Ведь он же ложку в ухо не несет, когда суп ест?» – удивляются люди.

Так вот. Он действительно не понимает. Тот, кто очень долго был у власти (неважно, высшей или так, на уровне директора фабрики), кто очень долго обладал миллиардами или годами купался в артистическом успехе – уже не понимает, как можно жить иначе. Не знает, как ответить на письмо без помощи референтов (я встречал таких отставников), не мыслит жизни без прислуги, не соображает, что Ромео и даже Гамлета ему в его шестьдесят играть уже поздновато…

Годы власти, богатства и успеха напрочь отбивают самые простые социальные навыки. И прежде всего – атрофируется «механизм проигрывания ролей», то есть умение на секунду встать на место собеседника, умение слушать себя его ушами.

* * *

Нечто похожее вспоминаю из 1970-х. Я тогда преподавал в Дипломатической академии. Там, помимо рядовых партийных и советских работников, учились крупные товарищи, которых готовили сразу на высокие должности – на советников, а то и на послов.

Вот однажды знакомая преподавательница мне рассказывает:

– У меня тут был скандал. Слушатель Пупкин отказался проходить тему «телефонный разговор». Не хочет учить выражения, ну там «позовите господина такого-то», «не вешайте трубку», «запишите мой номер телефона» и тэ пэ. Говорит: «На прошлой работе у меня были две секретарши и старший референт. Уверен, что на будущей будет не меньше, плюс пара переводчиков. Справлюсь!» Во нахал! И ведь взрослый, седой мужчина! Бывший секретарь обкома!

– А ты что? – спрашиваю.

– Что, что… – вздыхает она. – Накатала докладную ректору, копию в партбюро.

– Ну и он что?

– Как шелковый стал!

Голос с другой стороны мечта архивиста

Я мечтаю однажды взять в руки истрепанную тетрадку. Большую, самодельную, сшитую из полусотни согнутых листов синеватой оберточной, так называемой сахарной бумаги, исписанную крупным отчетливым почерком, но не «писарским», а как бы «церковным», чуть похожим на старинный полуустав. Пролежавшую более полутораста лет на чердаке, да не просто, а под сундуком, оттого никем столько лет не замеченную.

И чтобы в этой тетрадке было написано:

«Аз, многогрешный Евстафий Савельев сын Кулебякин, смиренный, однако же знающий грамоте и прилежный к чтению иподиакон, а по чести говоря, просто-напросто худой и недостойный псаломщик храма во имя святого Николая Чудотворца на Кочках, что в имении Ясная Поляна, записал сии соблазнительные столбцы, единственно во исполнение сказанного в Писании: “Несть бо тайно, еже не явлено будет”.

Начал же я сие сочинение, лучше сказать, хронику или же летопись, ненароком услыхавши большой скандал в барском доме.