Смелая женщина до сорока лет

– У них айфоны есть. Должны быть. Я точно знаю.

Этот сырой осенний вечер из дневника, запись 4 октября 2022 года

этот темный от влаги асфальт, засыпанный осенним золотом, этот запах палой листвы, которая, как мокрой тряпкой, очистила воздух от гари и копоти и сделала его почти что лесным, садовым и парковым вблизи шумных улиц.

Как прекрасен холодный дождь. Как упруг и объемлющ ветер. Как весело держать в одной руке сумку с батоном хлеба, а в другой – зонтик-трость. И цокать этой тростью по асфальту, шаркать по опавшим желто-красным листьям, отгребать их от лужиц и глядеть, как в серой воде отражается серое небо с проводами и случайной птицей.

О, Господи, ничего не надо, только бы ходить по этим тротуарам, видеть под ногами это золото на черном, вдыхать эту прохладную влажность… Только об этом прошу Тебя! Не отнимай!

«Хитренький какой! – усмехается Бог. – Ишь! Дудки-с».

Jаmais vu психопатология обыденной жизни

Тебе кажется, что этого никогда не было с тобой. Ты никогда не ходил в эту школу и тем более никогда из нее не возвращался. В университет, на работу – то же самое.

Почему ты здесь? Что это за улица? Что за автобус причаливает к остановке? Какой номер? И как называется остановка? Кировский проезд? Что это значит? Может быть, Кирочный? Или Коровий?

Откуда у тебя эти ключи?

Что это за дверь? Почему ключ подходит к этому замку? Ах, конечно же! Это чужая дверь и чужие ключи – наверное, тебе их подкинули. Да, на дороге что-то металлически брякнуло, когда ты шел к дому, к этому незнакомому дому.

Но кто тебе сунул эти ключи в карман?

Дверь открывается. Почему в прихожей горит свет? Кто эта женщина в халате поверх розового бюстгальтера и черных легинсов? Зачем она тебя целует? У тебя не было такой жены. У тебя никакой жены не было.

Кто это мягко, и туго, и опасно стучит в окно сизой грудью, а потом скребет лапками по цинку отлива? Голубь? Откуда здесь голуби? Что ему надо?

– Вадик, Вадик… – курлычет голубь старым женским голосом.

Ты бы поверил, что это мама тебя зовет, но ты не Вадик, ты Сережа.

Был в моей жизни один честный коммунист воспоминание

Вернее, коммунистка.

Тут надо объяснить – честный не в простом смысле. Не в смысле «не ворует ложечки» и «не врет по поводу и без повода», умеет держать слово в смысле обещать и сделать, отдать взятые в долг вещи и т. п. Это не фокус – в этом смысле коммунист ничем не отличался от беспартийного.

Я именно что в идейно-коммунистическом смысле.

История была такая. В 1962 году в начале июня произошли известные события в Новочеркасске – бунт рабочих и его кровавое подавление. Разумеется, всё это было засекречено. Но шила в мешке не утаишь. В октябре того же года появилась подробная статья в американском журнале “Time” – ну а через пару недель эта информация проникла и в Москву.

У моей мамы была знакомая, мидовская служащая среднего уровня. Мама с ней поделилась этой новостью. Эта дама громко возмутилась. Даже я слышал из соседней комнаты, как раздавались стальным голосом сказанные слова «клевета!», «провокация!». «Аллочка (это она обращалась к моей маме), я тебя люблю и уважаю, и изумляюсь, как ты, при твоем уме и при твоем патриотизме, попалась на крючок антисоветской пропаганды!»

Расстались холодно, едва не поссорившись.

А через пару недель эта дама позвонила и сказала, что ей надо срочно зайти к маме «по одному важному делу».

– Аллочка! – сказала она на пороге. – Нас собирали на партгруппе. Всё рассказали. Ты говорила правду. Извини меня за мои резкие слова.

И протянула руку.

– Спасибо! – совершенно искренне сказала моя беспартийная мама и пожала ей руку. – Ты честный коммунист!

Та слегка прослезилась, промокнула глаза платочком и пошла следом за моей мамой на кухню, пить чай.

Кремень мужчины прошлых лет

Дедушка у нас вообще был кремень. Я его не застала. Умер, когда я еще не родилась. Но как умер! Кремень, я же говорю. Мама мне всё рассказала. Это у нас как семейная легенда. В общем, третий инфаркт. Это же когда было! Это еще тогда-тогда было! Не было всяких этих, как сейчас, стентов-шментов, шунтирования-шмунтирования, всего такого не было, и лекарств таких не было. Инфаркт – и привет. Ну или лежать на спине четыре недели. А у дедушки – третий! Работа ответственная. Очень! А ему шестьдесят девять лет, одиннадцать месяцев и еще несколько дней. То есть до юбилея совсем чуть-чуть. А тут инфаркт. Третий! Ну совсем не жилец. Бабушки уже на свете не было. Врач маме моей, то есть его дочке, так и сказал. Крепкий старик, но уже всё. Тогда не сейчас, тогда семьдесят лет – нормально и даже очень хорошо. Но дедушка – кремень. «Нет!» – говорит. «Врете!» – говорит. «Вы, – говорит, – как хотите, а я до юбилея доживу!»

И дожил. Уже совсем, мама говорит, загибался, едва дышал, но держался. Вот прямо руками за одеяло! И на календарь смотрел. Но вот стукнуло ему семьдесят.

Мама букетик принесла: «Папочка, поздравляю!»