Смелая женщина до сорока лет

Вот, например, появилась книга под названием, условно говоря, «Детская травма и взрослые невзгоды». Или «Как мозг управляет зрением». Или «Исторические парадоксы Мишеля Фуко». Книга (книги) имеет (имеют) успех среди рецензентов и читателей.

Готово. Через год на рынок выбрасываются книги: «Травма детства и депрессия в среднем возрасте», «Как проработать травму», «Травма не приговор», «Травма: кто виноват». Еще через год это количество утраивается, удесятеряется.

Точно так же появляются книги «Зрение и мозг», «Мозг и близорукость», «Нейропсихология взгляда», «Взгляни на мозг свой, ангел». А также: «Фуко и Делёз: диалог о понимании», «Фуко и маятник культуры», «Тайные ответы Фуко на незаданные вопросы бытия».

Далее возможно скрещивание: «Травма и ее следы в мозгу: фуколдианский анализ проблем зрения».

Далее возможно вообще всё что хотите. Хватило бы прилавков на Нон-фикшен.

Очень хочется обратиться к цитированному в начале этой заметки Борису Дубину, хотя уж поздно, увы. Этакая телеграмма на тот свет.

– Дорогой Борис Владимирович, зря вы тогда грустили. Вы, конечно же, читали все эти книги. Причем довольно давно. Нужды нет, что они появляются под разными заголовками и написаны разными авторами. Книги-то на самом деле одни и те же… Ну, не все, так большинство.

Вспомнилось:

«…он вскочил, схватил со стола журнал и сказал с жаром:

– Верочка! А какую я для тебя штучку приготовил! Давай-ка прочтем ее вместе! Прекрасная, чудная вещь!

– Ах, нет, нет… – испугалась Вера Семеновна, отстраняя книгу. – Я уже читала! Не нужно, не нужно!

– Когда же ты читала?

– Год… два назад… Давно читала и знаю, знаю!»

(А. П. Чехов. «Хорошие люди». 1886).

* * *

И тут я с некоторым ужасом подумал: а вдруг это касается не только всякого научного и паранаучного нон-фикшена – но также и беллетристики? И, страшно сказать, «большой литературы»? Может быть, она тоже поражена вирусом бессмысленного изобилия?

* * *

Могут спросить: отчего я сегодня думаю об этом? Оттого, что почти все наши нынешние споры – бессмысленно изобильны и повторяют то, о чем мы спорили в 2010, 2011, 2012, 2013, 2014 и во все последующие, а также, увы, в предыдущие годы.

Искусство как инструмент устойчивости режима парадоксы культурной политики

Иногда странные мысли в голову лезут – про мои родные 1970-е.

В частности, про кино (а также про книги и спектакли).

Какое кино было хуже в смысле «морально вреднее»? Официозные опупеи про колхоз и доменную печь, про «укрощение огня» и «выбор цели», сделанные жесткой рукой умелых ремесленников? Или акварельно-каприччиозные фильмы про мятущихся интеллигентов, доцентов и поэтов, созданные талантливыми и тонкими художниками, которым советская власть дала щелочку в стене – подышать чуток?

В злые моменты сдается мне, что вторые – хуже. Морально хуже. Они обманывали и нас самих, и людей снаружи стены. «Ничего, у нас (у них) всё нормально, вот ведь какие фильмы снимают!»

Интересная картина получается.

В СССР был жесткий тоталитарный режим – что касается демократии, свободы и прав человека, а также экономики. Был поэтому дефицит всего на свете, включая продукты питания.

Но режиму нужна устойчивость. А для этого нужны какие-то моменты, которые придают отдельным участкам жизни вполне себе милый, обустроенный, вальяжный и даже интеллигентный облик. Это вроде правильно: нельзя же навсегда превращать страну в реальную казарму или буквальный лагерь. Первые годы – наверное, да, можно. А потом…

А потом нужны хорошие книги, хорошие фильмы и спектакли, красивые и удобные дома и дачи, импорт товаров, нужна некая элита – сытые и изящно одетые люди, которые живут в красивых квартирах, пишут хорошие книги и ставят хорошие спектакли.

Но вся эта милота – которая нужна, иначе бы люди сошли с ума, – она очеловечивает самый жестокий режим. Она делает сносной, а то и приятной жизнь тех 5 %, которые попали в счастливый оазис. Она примиряет с жизнью еще примерно 20 % – которые время от времени залетают своими мечтами в эти кущи (смотрят хорошие спектакли и фильмы, например), – и еще кого-то это мотивирует на социальные достижения в рамках тоталитарного строя. В итоге – примерно четверть народа не то чтобы довольна жизнью, но согласна с ней. С одной стороны, конечно, кошмар, но, с другой-то стороны, всё вроде и ничего. А то, что 3/4 народа вообще вытолкнуты из круга – никого не волнует. Ни тех, кто в круге, – потому что они эгоистичны и боятся потерять то, что у них есть. Ни тех, кто вне круга, – потому что у них нет навыка социальных размышлений, потому что они окованы нуждой и страхом.

Бернард Шоу в начале 1930-х сказал: «В СССР нет никакого голода, потому что я никогда и нигде так роскошно не обедал, как в СССР».