Смена. 12 часов с медсестрой из онкологического отделения: события, переживания и пациенты, отвоеванные у болезни

Там, где я стою, довольно тихо. Повернувшись к своей рабочей станции, я беру в руки пакет с ритуксаном. Я могла бы подвесить его и уже потом пойти поговорить с Шейлой и ее родными. Ушло бы пятнадцать-двадцать минут, чтобы проверить основные жизненные показатели, поставить капельницу и отчитаться обо всех своих действиях в нашей электронной системе учета. Дороти уехала, Кандас на этаже нет, а Ирвин еще не поступил. Я могла бы начать возню с ритуксаном, тем самым облегчив жизнь ночной смене, потому что чем раньше начать вводить препарат, тем раньше с ним – а также со всеми необходимыми проверками – можно будет покончить, и уже потом ввести Шейлу в курс дела.

Но я так не делаю.

Я захожу в ее темную палату. Ни Шейла, ни ее родные так за целый день и не открыли жалюзи. Возможно, им не хотелось, чтобы солнечный свет слепил им глаза, или же они попросту об этом не думали. Я могла бы им предложить их открыть, однако скоро уже все равно начнет темнеть.

Стоило мне переступить порог, как они все поднимают на меня глаза и выжидательно смотрят, а я тут же понимаю, что правильно поступила, решив зайти сюда, прежде чем подключать ритуксан. «Слушайте, я только что разговаривала с Питером Койном. Он попробует устроить все сегодня». Услышав это, сестра Шейлы поднимает голову, и ее напряженные плечи расслабляются и опускаются обратно на спинку кресла, в то время как сама Шейла закрывает глаза, и морщинки на ее лице на какое-то мгновение исчезают, из-за чего кожа становится гладкой на вид. «Не факт, однако, что получится, возможно, придется все равно ждать до завтра, – я немного импровизирую прямо на ходу, – в зависимости от того, как будет сворачиваться ваша кровь, а также от загрузки операционной. Как только я что-то узнаю, сразу же вам скажу».

Я боялась, что от этой информации у них снова опустятся руки – в конце концов, ничего нового я им не сообщила, – однако этого не произошло. Они, кажется, поняли, что время проведения операции зависит от многих факторов, а не только от личных предпочтений Питера. Возможно, им только и нужно было, чтобы кто-то сказал вслух о том, как тяжело пребывать в неизвестности, потому что как только я замолкаю, они дружно начинают кивать, и даже подбородок зятя медленно поднимается и опускается.

– Мне нужно начать в соседней палате химиотерапию, – показываю я большим пальцем на дверь у меня за спиной. – Вам что-нибудь принести? – Зять Шейлы отрицательно мотает головой, а ее сестра, с силой выдохнув воздух, устраивается обратно в своем кресле. Неопределенность способна вызвать тревогу, однако прежде всего, пожалуй, дело здесь во внешнем безразличии, смешанном с отсутствием какого-либо контроля над ситуацией.

Джон Китс, поэт девятнадцатого века, прекрасно понимал, насколько тяжело приходится человеку, не знающему наверняка, что ожидает его дальше, а также как много силы требуется, чтобы с этим справиться, – он даже придумал для этого специальный термин – «отрицательная способность». И дал этому понятию следующее определение: «Когда человек способен пребывать в неопределенности, колебаниях, сомнениях, при этом не пытаясь назойливо достучаться до фактов и здравого смысла». Всю свою недолгую жизнь Китс боролся с туберкулезом и умер в двадцать пять лет, так что он знал не понаслышке, что такое пытаться «назойливо достучаться до фактов» – для него это были не просто красивые слова. Он понимал, что болезнь его убьет, причем скоро: «Я в смерть бывал мучительно влюблен»[4] – и тем не менее его творчеству удалось восторжествовать над недугом.

Выйдя в коридор, я закрываю ненадолго глаза, чтобы прочистить голову, как вдруг у меня за плечом появляется Мэрилин, готовая предложить свою помощь.

– Подумала, что тебе нужно будет помочь с проверкой ритуксана.

– Спасибо.

– Вот, держи, – говорит она, протягивая мне халат из толстого полиэтилена.

– Ты просто лучшая.

– И еще вот это, – она показывает мне медкарту мистера Хэмптона.

– Так бы тебя и расцеловала.

– Пожалуйста, не надо.

– Тогда пошли.

В палате мистера Хэмптона все выглядит совсем не так, как у Шейлы. Несмотря на то что он подключен к кислородному баллону и страшно бледный, беспокойством здесь и не пахнет. Рядом с ним его сын Трэйс вместе со своим другом, и все трое выглядят расслабленными и непринужденными, словно это совершенно обычный, ничем не примечательный день.

Трэйс легким движением руки дружелюбно машет мне с Мэрилин, после чего показывает на сидящего рядом с ним человека. «Это Стивен», – говорит он, словно представляя гостей на проходящей у него дома коктейльной вечеринке.

Даже мистер Хэмптон машет нам рукой, и я беру его за запястье, чтобы прочитать написанную на больничном браслете информацию. Имя, фамилия. Дата рождения. Учетный номер пациента. Мэрилин проверяет всю эту информацию на соответствие той, что указана в предписании на химиотерапию, прикрепленном к его медкарте. Я возвращаю запястье обратно на кровать, не позабыв слегка погладить тыльную сторону ладони. Когда трогаешь пациентов, всегда нужно стараться быть ласковым.