Смена

Почему-то она три год подряд не могла отшить Гошана – молчаливого, долговязого, будто бы прозрачного и чуточку женоподобного. Он запал на Люську ещё на посвяте, и к этому многие отнеслись с пониманием. Так остроумно и изящно она выполнила задание начертать на асфальте фамилию декана собственной мочой. «Ой, ребят, нассать в бутылку – это семи пядей быть не надо», – хохотала Люська, а Гошан смотрел заворожённо. С таким же лицом он занимал ей очередь в буфете, таскал продукты в общежитие и строгал рефераты по философии, тем самым сделав её лучшей по предмету на курсе. Гошан ей, конечно, совершенно не подходил. Это особо чувствовалось, когда он исподлобья на неё посматривал после каждой своей шуточки и кивал дурачком, предвосхищая любой её вопрос. Но Люся милостиво позволяла ему находиться в своей компании. К тому же ей было больше не на кого ругаться в конце сложного дня. Вот она и ругалась на Гошана: «Ну, что ты вообще можешь мне предложить! Ты нищий! Я нищая! Мы нищие крысы! И будем всю жизнь влачить жалкое существование нищих!» – орала Люська на весь коридор, показывая драный шнур от компьютера, которому Гошан не мог ничего возразить. Я говорила Люсе: “ты б пожалела парня, он ж в тебя влюбился”. Она только отмахивалась, говорила: да у него просто ПЗР (расшифровку общажной аббревеатуры – Пизда Затмила Разум – я сумела выучить лишь к четвертому курсу).

Когда Люся окончательно превратилась в женщину типа “я так больше не могу», Гошану надоело, и он пошёл работать грузчиком в «Перекрёсток» у нашей общаги. Спустя два месяца Гошан слетел с первых строчек рейтинга до позорных середняков. Заметно скромнее стали Люсины успехи в области философии. Зато Гошан подкачался, стал, что называется, парнем при бабле и купил Люсе новые туфли. Люся, не чуравщаяся капитализации чувств, этот дауншифтинг поощрала – за неимением альтернатив. Как и многие другие женищны, Люся терять поклонников не хотела.

Тогда она сказала: «Ладно, иногда я буду твоей девушкой». В Люсиной интерпретации главным было слово «иногда», однако Гошан услышал всё, что угодно, кроме него. Так Люся стала ночевать в комнате Гошана – иногда. Потом она вбегала ко мне в три утра и начинала обстоятельно пересказывать, как что было и кто что при этом говорил. А ты чё, а он чё. А я такая, а он такой. Периодически у неё случались ипохондрические истерики: Люся, то и дело подозревавшая разнообразные дремавшие в теле заболевания и нежелательную беременность, не могла остановить воображения, рисовавшего ей картины сифилиса, ВИЧа, гонореи, всех ЗППП мира. Из-за этого мы часто ходили к гинекологу и фантазировали, как назовём их с Гошаном детей. Обычно спустя неделю после этого у Люськи начинались месячные и никаких инфекций не обнаруживалось. Их вялотекущее пунктирное нечто медленно ползло в направлении сомнительной перспективности и готовилось превратиться в жирную уверенную прямую линию с остановками во всем известных заведениях: ЗАГС – IKEA – Cбербанк, программа льготной ипотеки молодым семьям – роддом – квартира любовницы и так далее. Так всё, наверное, и было б, не посягни однажды Люська на святое. То есть – на моё.

Ну, как моё. Я как бы его просто «застолбила», сразу, заранее после некоторой сторисной прелюдии в виде огонёчков и остроумных панчей. Мы с ним к тому моменту несколько раз погуляли за ручку и я, выдержав для порядка пару свиданий, позволила себя поцеловать. После чего мы завалилась к нему домой в шесть утра, с хорошо угадывающимся силуэтом бутылки коньяка в кармане моего пальто, и встретили на пороге его маму, шедшую в церковь. Потом я заперлась в ванной, где меня долго и страшно выворачивало, а его мама, робко стучала и что-то говорила про возможное опаздание на исповедь.

Короче, довольно страшно мы с ним угорали, а Люська из-за этого будто бы нехорошо, подозрительно нехорошо вздыхала. Что-то скрывалось за её участливыми расспросами о моём наклёвывающемся романе, думала я, и думала, как оказалось, не зря. На каком-то общажном сборе она к нему так аккуратненько подкралась, примостилась рядышком будто б случайно и как залепечет на своём фирменном. Знаете этот момент на вечеринке, когда ты как бы активно разговариваешь с кем-то одним, тебе страшно неинтересным, потому что краем уха слышишь, что интересное не здесь, а совсем в другом месте, но уйти не можешь – не обрывать же виз-а-ви на середине слова. Так и стоишь как дура говоря ртом одно, а ушами слушая второе, мозгом думая, как бы тебе поскорее слиться. Вот так со мной в ту ночь и было. Только слиться, дабы предотвратить катастрофу, я так и не успела. Эти двое ушли в неизвестном (известном) мне направлении.