Смерч

После недолгого пребывания в Свердловской пересылке меня повезли дальше. — Совсем больная, в жару, я добралась до Котласа, где пролежала недолго в палатке медпункта и с недолеченным воспалением легких снова пошла на этап. Эшелон из 700 заключенных отправляли в Сибирь, в Красноярские лагеря. Нас в было в теплушке-телятнике 34 женщины. Путь предстоял долгий. Стоял декабрь, а стены вагона не утеплили. Утром на стоянке нам выдавали сельди, хлеб и ведра с ледяной водой. Два раза в неделю полагался горячий суп. Свечей мы не получали. Зимний день короток, и с трех часов мы погружались в непроницаемую тьму. Посреди вагона стояла маленькая печурка-буржуйка. Места возле нее всегда были заняты, и в шутку мы прозвали истопничек жрицами огня. Сутками мы лежали, тесно прижавшись друг к другу, страдая от холода. В сумерки и ночью на остановках конвоиры проверяли, ударяя молотками по стенам и крыше, нет ЛИ пробоин, не готовится ли побег. Стук этот действовал удручающе. С наступлением темноты отовсюду доносились стоны и всхлипывания. Женщины начали по пустякам ссориться и даже драться.

Прошла неделя, вторая, никто из нас не знал, сколько еще впереди таких же страшных дней. Мы жгли все, что могло дать хоть какое-нибудь тепло вагону. Усилились болезни, и у дыры в полу, заменявшей уборную, постоянно бранились занедужившие узницы. И мои силы были исчерпаны. Тогда я призвала на помощь испытанных спасителей в беде — фантазию и память. Мне удалось умиротворять сердца моих подруг. В насквозь промерзшей теплушке, с проступившим на стенах снегом, воцарялась подчас блаженная тишина Джек Лондон, Бальзак и Стендаль, Толстой, Чехов и Бунин сопровождали нас в этом крестном пути. Я извлекла из своей памяти все стихи, поэмы, которые знала. И впервые по-настоящему обрадовалась, что когда-то в детстве, на пари с дядей, выучила наизусть всего «Евгения Онегина».

Особенно понравилось мне импровизировать, когда, начиная свой рассказ, я не знала, как поведу его дальше и чем закончу. Эшелон двигался уже три недели. За это время умерло три женщины. Но ни разу на стоянках к многочисленным больным не зашел врач. Мы настойчиво, но тщетно протестовали.

Поздней ночью подъехал эшелон к Омску, и нас выгрузили, чтобы помыть в бане. За все минувшее время в дороге мы не покидали теплушки, не видели ночного неба. Пошатываясь, радуясь звездам, шли мы по пустым улицам незнакомого города. Вдруг раздалась команда:

— На колени!

Так бывало всегда, когда колонна на этапах вынуждена была задержаться. Заключенным не разрешалось стоять на ногах и приходилось садиться на землю либо становиться на колени.

Впереди двигалось на бойню стадо коров, свиней и баранов. Подгоняемые кнутами, животные беспокойно мычали, хрюкали, блеяли. Было нечто символическое в этой неожиданной встрече.

В бане обнаженные, как и мы, мужчины выдали нам шайки, кусочки мыла, приняли вшивое грязное белье в «прожарку». Изнурение, отчаяние притупили в нас стыд, как и все другие живые чувства. Мы равнодушно по очереди подходили к бравому парикмахеру, который выбривал наши тела.

И еще три недели везли нас от Омска до лесоповального лагеря в тайге. Ранним утром, когда мы лежали, совершенно отупевшие, ко всему безразличные, поезд остановился. Раздвинулись двери теплушки, раздался долгожданный приказ:

— Выходи с вещами.

Режущий свет солнечных лучей, блеск снега ослепил нас. Вокруг был девственный сосновый бор во всем первозданном величье и красоте. Внизу, под откосом, несколько военных в белых кожухах разбирали кипы наших личных дел, заполняли формуляры. Они готовились принимать по документам прибывший живой груз.

— Сколько всего штук? — спросил начальник конвоя, указывая на нашу теплушку.

— Тридцать одна, — отрапортовал солдат.

Так хорошо было вокруг, так опьянял пропитанный озоном лесной воздух, так пел крутой снег под ногами, что я вдруг позабыла о всех горестях и почувствовала себя почти счастливой. Не слушая окриков и угроз стражи, поддавшись блаженному ощущению иллюзорной свободы, выбежала из рядов заключенных, бросила под откос вещевой мешок и покатилась следом за ним вниз. Заснеженная, веселая поднялась я на ноги.

— Фамилия, имя, отчество, статья, срок?

Я отвечала механически, думая о другом, как делала это почти ежедневно за истекшие два года.

Вскоре стражники и собаководы с доберман-пинчерами и овчарками повели нас строем на ближайший бугор. Мы очутились на пересылке, обнесенной частой колючей проволокой под электрическим током. В длинных бараках разместилось около семисот заключенных, осужденных по разным пунктам одной и той же 58-й статьи.