Когда вы освобождали нашу территорию — на контрразведку возлагалась задача поиска коллаборационистов, полицаев?
В приказе контрразведке об этом ничего не говорится. Но — мы входим в село. Ага, там тюрьма. «Меня выдал такой-то!» — «Фамилия, кто?»
Или приходишь — жители: «Этот — предатель, он расстреливал!» — и так далее. Ну мы же здесь сейчас первые органы госбезопасности! Мы же не можем быть в стороне! Арестовываем его, ведем следствие… Но это нам ни к чему, это обуза. Надо его возить… мы же — все время в движении, на марше. Охранять, кормить надо и так далее. Это очень большая забота была. Но арестовывали всех, кого могли: много было таких. И предателей, и старост, и комендантов всяких, и тех, которые расстреливали… Это была задача для Особого отдела — одна из важных. Мы это делали.
Когда Управление особых отделов НКВД было переформировано в Главное управление контрразведки Смерш — туда приходили офицеры? Вообще, в Управление Особых отделов приходили офицеры из армии — или это были просто чекисты?
Работники говорят: мы же вели не только работу оперативную, но мы же и вели боевые действия. И в атаке, и в обороне. И были большие потери. Вот я помню, когда был уполномоченным батальона — передо мной уже два работника было убито. Потери — были. Тысячи убитых, раненых, пропавших. А возьми сейчас — откуда? Командир роты — берем. Скажем, проверенный. При управлении фронта были курсы месячные. Вот на месячных курсах ему — азы: что такое работа агентурная и так далее. Но этого, конечно, мало. Он приходит в полк, а опыта — никакого. И вот я, поскольку я в армии уже опытный, обстрелянный, с ним езжу по полкам, работаю, обучаю, говорю, как надо делать и как себя вести…
К 1945 году основная масса офицеров контрразведки — это бывшие армейцы?
Многие — да, пришли уже во время боевых действий.
Вели ли вы радиоигры?
Нет, армия — не вела. Только фронт и, самое главное, 3-е управление. Аппарат. Там 3-й отдел — мощный.
Был генерал — забыл его фамилию — очень солидный, много игр вели, дезинформацию давали, согласовывали с Генштабом, чтобы там, где надо, отвлечь внимание. А там, где будет наступление, — наоборот, создать тишину. Мол, оно — совсем в другом месте…
Известно, что в 1937–1938 годах был пик репрессий и досталось в том числе и самим чекистам. Вы можете оценить, насколько сильно эти события подорвали мощь органов госбезопасности?
Вообще — говорят: виноват ли Сталин в этом деле? Обычно вот так спрашивают. Ну, я считаю — конечно, в какой-то мере виноват. Почему? Стоишь во главе государства — значит, ты должен знать, что в нем делается. Если ты не знал, что идут массовые репрессии, — твоя вина! А если знал и мер не принимал, то — двойная вина! Поэтому, как ни крути, какая-то вина есть.
Но, говоря о репрессиях, о вине Сталина, надо быть объективным — и говорить и о том, что он сделал для страны. Страна была неграмотная, лапотная, забитая (у меня вот мать — ни читать, ни писать). Сплошная голытьба… И — стала лидером впервые в мире!
Вопрос был немного о другом. Вы с высоты вашего опыта, всех ваших знаний — можете ли оценить, насколько силен был ущерб от этих репрессий?
Ущерб, конечно, был! Ну конечно! Потому что были выбиты кадры, которые прошли войну, имели уже опыт, боевые действия вели. Конечно, война назревала — другая, но тот опыт, который у них был, он, конечно, в какой-то мере мог быть востребован. А их арестовали, расстреляли, и пришли молодые люди, совершенно неопытные…
Вот тот же Кирпонос, который был командующим всем Киевским округом, — он был до этого командиром дивизии. Это — одно дело, а тут — командующий округом! Громадный округ! Откуда у него опыт?! Конечно, это все имело значение глубоко отрицательное…
Насколько силен был ущерб для органов госбезопасности?
Мне трудно сказать, потому что я сам тогда в них только пришел. Главный ущерб когда состоялся? После ареста Берии вот хватились, что в органах контрразведки много людей не таких…
После ареста Ежова, наверное?