Смерть для бессмертных

Вперед шагнула молодая женщина. Она не была советницей, но пришла со жрецом. Он сказал, что так нужно. И даже предупредил ее, что, если потребуется, говорить придется ей. Тогда она ничего не поняла — но теперь понимает. Теперь она все понимает.

— Наш император мертв.

— Мне это известно, — безжизненным голосом, немного отрешенным, говорит Перегил.

— И его дочь тоже мертва.

— Эльза была недостойна того, чтобы править, вещая от моего имени. Она очернила меня, устроила публичные сожжения, якобы для укрепления веры ценой страха. Я лично послал своего послушника, чтобы лишить ее жизни.

— Мы хотим, — и молодая жрица опускается на колени, — чтобы Вы правили нами, заняли престол и вели нас. Указывали путь, как в древние времена, когда Боги правили людьми напрямую. Пришло время… возродить те обычаи.

— Все присутствующие… разделяют это желание?

Первыми, кто опустился на одно колено, стали старики. Вслед за ними, будто по инерции, ближайшие к ним. А затем и все прочие.

— Что ж, — произносит Перегил, мастерски делая такое лицо, словно соглашается на этот шаг нехотя, — да будет так…

***

— Лживый ублюдок, — произносит девочка лет девяти на вид, сидящая в позе лотоса с закрытыми глазами в нескольких сотнях миль от Голденхэйвена, в котором и происходили наблюдаемые ею события. Но теперь она открывает глаза и смотрит в пустоту перед собой. Ее окружают деревья, выстроившиеся в непроглядную лесную стену.

Несколько минут она так и сидит, не двигаясь, но уже с открытыми глазами, размышляя о том, как ей теперь поступить и что делать. План был… но очень уж ей не нравился. Но, кажется, теперь выбора нет. Ее последняя надежда в лице Эльзы, в голове которой она почти зародила зерно сомнения, теперь мертва. Возможно, как раз по ее милости… скорей всего.

И теперь она даже испытывала чувство вины за это.

— Трам-там-тара-рам, — пропела она и пробарабанила кончиками пальцев по своей коленке. Посидела еще немного, а затем снова закрыла глаза, чтобы найти кое-кого.

В голове почти вырисовался окончательный план действий. Ее последний план, ибо больше идей у нее не было.

***

Напавшие на торговый караван разбойники уже пожалели, что решили поживиться именно сегодня. Сильнее всех, пожалуй, жалел сейчас Кучубей, которому Бегриф только что размозжил левую ногу в области колена своим молотом.

Давненько Кучубей так не орал — с детства, наверное. По крайней мере, больше он вспомнить подобного эпизода не мог. В тот раз он отхватил от отца — ремнем с огроменной бляшкой. И все из-за того, что выпил какого-то зелья, после чего облевал родительскую постель. И даже сквозь алкогольную анестезию он помнил, как это было больно.

Сейчас, пожалуй, было больнее.

И боль усилилась, когда под молот попала его правая стопа.

Кучубей заорал еще сильнее.

— Что, членосос, думал, что сможешь грабануть этих милых торгашей и отджахать их телочек, да? — Бегриф произнес это, приблизившись к лицу Кучубея почти вплотную, но так тихо, чтобы его не услышали прочие члены его команды. Вряд ли Лиагель понравилось бы то, что он говорит. Да и Кириллу не надо это слушать. — А может, ты еще и лучницу хотел нашу отчухырдить?

— Никого не хотел я…

«Чухырдить», — хотел сказать Кучубей, но не успел. Он начал кричать так громко, что Бегрифу нужно было срочно заканчивать разговор — и потому он вновь ударил молотом. Прямо в лицо. Да с такой силой, что мозги разбойника разлетелись в разные стороны вместе с осколками его черепа.

— Вух! — громко вскрикнул Бегриф, а затем обернулся к остальным.

— Фаталити! — вскрикнул Кирилл и вытянул по направлению к Бегрифу кулак с оттопыренным большим пальцем. Что бы это ни значило, но Кирилл, кажется, был не против. И Бегриф облегченно вздохнул.

Прочих разбойников они связали между собой и привязали к дереву. Бегриф был за то, чтобы казнить их. Гелегост тоже разделял это желание, хотя и высказался, что лучше бы отправить их рабство — так от них еще будет хоть какая-то польза. Единственным, кто был более-менее против казни, был Кирилл. Лиагель, к всеобщему удивлению, тоже была за то, чтобы «казнить ублюдков».

— Серьезно? — переспрашивает ее Кирилл. — Я думал, ты как раз-таки захочешь их пощадить. Раньше ты…

— Раньше не было на нашем пути таких сволочей, — указывает она на них своим длинным тонким пальчиком. — Они хотели ограбить их, а затем убить. Убить всех. Забрать лишь детей, намереваясь продать их в рабство. Мальчиков — на верфи, а девочек — в бордели. Считаешь, что они достойны того, чтобы жить?

Кирилл несколько раз моргнул, а затем перевел взгляд на пленников.

— Отнюдь, — теперь он оборачивается к Бегрифу и Гелегосту. Кивает им. И отворачивается. Лиагель делает то же самое. И вздрагивает, когда слышит предсмертные крики.

**

— Убивать в бою — это одно, — говорит Кирилл, сидя у костра. Торговцы, коим очень повезло, что во время ограбления им попалась эта бравая четверка героев, с радостью поделились с ними и дровами, и кабанчиком, и заморским вином. — Но вот убивать безоружных, связанных…