В книге «Camera Lucida» Барт вновь возвращается к исследованию сущности фотографии, но исходный пункт здесь иной. Барт оставляет в стороне социологический комментарий. Объективный аналитик уступает место переживающему, субъективному «я». Мало в каком из своих произведений Барт столь же открыт и доступен пониманию, как в книге «Camera Lucida».
Как и в раннем эссе, в «Camera Lucida» Барт выделяет два ключевых свойства фотографии. Studium – это способность фото вызывать культурно опосредованный интерес, а также передавать некую конкретную информацию. Иными словами, мы в состоянии понять фотографию, потому что являемся продуктами культуры. Фото может нам нравиться или не нравиться. Но оно не потрясает нас.
Противоположностью studium является punctum, такой элемент, который как бы нацеливается на смотрящего, прорывается прямо к нему и воздействует непосредственно на эмоциональное восприятие – без задержки, без посредников. Рunctum – это чаще всего деталь: воротник, шнурок, жест.
Но прежде всего «punctum» связан со временем, а значит – с быстротечностью, бренностью жизни. На одной из фотографий, представленных в книге, запечатлен юноша, который приговорен к смертной казни и заключен в одиночную камеру. Барт пишет:
Фотография прекрасна, красив и изображенный на ней юноша, подсказывает studium. Но punctum в том, что скоро ему предстоит умереть. Я одновременно читаю: это случится и это уже случилось, – и с ужасом рассматриваю предшествующее будущее время, ставкой в котором является смерть.
Благодаря этому временнóму парадоксу фотография представляет собой «антропологически новый объект». Именно поэтому ее изобретение, а не появление кино, является водоразделом в мировой истории. Каждый снимок свидетельствует о смерти – в этом и заключается уникальность фотографии.
«Camera Lucida» – блестящее наблюдение над природой фотографии и достойный эпилог интеллектуальной биографии Барта. Книга важна еще и потому, что в ней ставится вопрос о доязыковом опыте, о такой форме восприятия, которую невозможно описать словами. «Camera Lucida» завершается размышлениями о человеке и его отношении ко времени – и размышления эти приобретают у Барта почти мистическую окраску.
Но прежде всего и главным образом последняя книга Барта – это признание в любви к матери и заклинание смерти. На фотографии с маленькой девочкой в Зимнем Саду – единственной, которую Барт не показывает в своей книге, – он находит ту истину, которую искал:
Я ее не просто узнаю́ (это слишком грубое слово) – я обретаю ее. Внезапное пробуждение, вне всякого рода «сходств»; сатори, когда слова бессильны; редкая, возможно единственная, очевидность выражения: «Так, только так и никак иначе».
На пляже с Сартром и Камю
Это было очень давно, на каменистом пляже в Ницце, мне было восемнадцать. Мы вместе с моим кавалером путешествовали. Я читала «Тошноту» Сартра – книжку я засунула в один из карманов рюкзака, собираясь в поездку.
Мой кавалер читал что-то другое. Что именно, я уже не помню, но это точно был не Сартр. Мой кавалер был банален. Мил, нежен и банален. Хуже того – он был из Тэбю[18]
.Я глядела на Средиземное море. В этот июльский день я сидела на пляже в окружении десятков тысяч людей, но была одинока, непреодолимо, безысходно одинока. На берег набегали волны, масляные пятна на воде напоминали о разбившихся судах, дети возились на мелководье со своими смешными надувными кругами, взрослые готовились к обеду с тщанием, достойным воскресной мессы. Всё было бессмысленно. Все были заняты чем-то несущественным. Словно все эти люди приехали из Тэбю.
Разве мы не родственные души с Антуаном Рокантеном? Может, мне переехать в Бувиль? Разве жизнь не вызывает у меня такую же тошноту? Жизнь, которая прилипла ко мне, словно осенняя листва к подошвам сапог?
Отныне были только Сартр и я. Сартр написал обо мне, именно обо мне.