Смерть домохозяйки и другие тексты

Оглядываясь назад, он будет всё списывать на волю случая. Мерсо осознает свой поступок, но имеет ли это значение, если человек не в состоянии осознать моральные последствия содеянного?

Мерсо не чувствует вины. У него нет совести.

Понимает ли он, что совершил?

Я весь напрягся, выхватил револьвер, ощутил выпуклость полированной рукоятки. Гашетка подалась, и вдруг раздался сухой и оглушительный звук выстрела. Я стряхнул капли пота и сверкание солнца. Сразу разрушилось равновесие дня, необычайная тишина песчаного берега, где только что мне было так хорошо. Тогда я выстрелил еще четыре раза в неподвижное тело, в которое пули вонзались незаметно. Я как будто постучался в дверь несчастья четырьмя короткими ударами[21].

То место, где должно быть «я», пусто. Не смертельный выстрел виноват в том, что произошло, – это «гашетка подалась». И только когда этот незнакомец – «араб» – уже мертв, появляется «я» как субъект действия, но это уже не имеет никакого значения: «тогда я выстрелил еще четыре раза в неподвижное тело, в которое пули вонзались незаметно». Только теперь Мерсо проявляет себя как подлежащее, которого недоставало рядом со сказуемым. Но уже слишком поздно.

И поэтому разве вторая часть романа – не попытка достучаться до этого заброшенного «я» и определить его нравственную сущность?

Вопрос ставится так: есть ли граница между человеком и его поступками? Возможно ли провести ее? Нужно ли?

В мире Камю худшее, что можно себе представить, – это не мир, полный злых поступков, но мир без совести, а значит, без возможности думать в будущем времени. Самое страшное – не то, что на человека ложится бремя вины, но то, что он отказывается нести это бремя после того, как посягнул на святость жизни.

Тем временем жизнь продолжается. Час идет за часом, день за днем. Понедельник, вторник, среда. Апрель, май, июнь. Время от времени случается подводить промежуточные итоги, и тогда говоришь себе: ну, вот, окей, я провела с моим кавалером шесть лет, потом всё закончилось, и я не помню – почему. Но я знаю одно: теперь он живет в Копенгагене, судя по слухам, является невероятно приятным человеком, и когда ему случается постригать траву на газоне возле своей виллы – которая у него, несомненно, имеется, – осенняя листва непременно прилипает к его подошвам.

Многое происходит, но ничего не случается: Джеймс Джойс

Впервые опубликовано в газете Dagens Nyheter 3 февраля 2012 года.

Замысел не выдерживает критики. Роман ни о чем. Книга, в которой многое происходит, но ничего не случается. При этом – увесистый «кирпич»: восемь сотен страниц, восемнадцать глав.

Ну сами подумайте. На дворе 1917 год. И вот некто заявляет: я напишу роман, в котором три главных героя – самые обычные люди, а действие происходит в обычном городе в течение обычного дня. Книга о тех, кто составляет большинство. Не трагедия, но и не комедия. Действие, которое начинается ранним утром, а завершается поздно ночью, разворачивается перед нами час за часом. Тот, кто скажет: «О, как интересно!», скорее всего, покривит душой.

Или представьте ситуацию по-другому. Некто заявляет: я подумываю написать небольшую историю, чтобы уместить всё действие в один день. Может быть, подсыплю в текст немного гомеровских параллелей: в этом герое – немного от Одиссея, а в той героине – чуть-чуть от Пенелопы. Вы едва заметите эти сходства. «Здорово!»

Или представьте, что некто заявляет: если вдруг Дублин исчезнет с лица земли, его можно будет восстановить по моей книге, улица за улицей, тротуар за тротуаром, витрина за витриной. «Почему Дублин?»

Или некто заявляет: я собираюсь написать серьезное произведение, в котором главный герой – скуповатый подкаблучник, рекламный агент, который бродит по Дублину с измятой газетой подмышкой и куском лимонного мыла в кармане; поджаривает на завтрак почки с ароматом мочи; сидя в сортире и опорожняя кишечник, мечтает написать небольшую, но прибыльную историйку для бульварного журнала под названием Осколки; поедает бутерброд и пьет вино в пабе; посещает похороны; мастурбирует на пляже, наблюдая за хромоногой девушкой по имени Герти Макдауэлл; пытается представить себе, каково это – быть слепым; напевает песенки… И еще там будут лимерики. «Даже и не думай!» – наверняка скажете вы.