Смерть домохозяйки и другие тексты

Где-то здесь неподалеку жила семья, которая полагала, что Брехт был военным шпионом. Дело было в конце 1941 года. Все эти приезжие немцы – это же настоящее вторжение! Того и гляди, мы услышим «Хайль Гитлер!». А в кабинете у «шпиона» на стенах развешаны карты Европы, и на них он отмечает все военные действия! А его дочь вернула книги в библиотеку с какими-то секретными записками внутри!

Весной 1947 года «охота на ведьм» добралась и до Голливуда. Брехт как раз паковал вещи, чтобы вернуться в Европу, когда его вызвали в Вашингтон для разбирательства по поводу его антиамериканской деятельности. Даже Чаплин получил такую же повестку. Брехт ловко отбился от всех вопросов о его деятельности в качестве «коммунистического агента» и был отпущен.

На следующий день он сел в самолет и навсегда покинул этот эмигрантский рай. Его последним пристанищем стала утопическая противоположность Лос-Анджелесу – Восточная Германия.

Пять лет спустя Томас Манн также покинул страну, в которой он имел такое высокое положение, и где всё изменилось с кончиной Рузвельта. Убежденного антифашиста и проамериканца Манна теперь выставляли коммунистом. Отель «Беверли-Хиллз» отказал в предоставлении помещения для встречи одной политической группы, когда стало известно, что среди выступающих будет Томас Манн.

– Ужасное было время, – подчеркивает Конрад Келлен. – Типы вроде Маккарти были особенно враждебно настроены в отношении Эрики Манн, которая придерживалась гораздо более «левых» взглядов, чем ее отец. Но всё это было тяжело и для самого Манна, как и для многих других. Так что он решил уехать.

7

Томасу Манну было семьдесят семь лет, когда он вернулся в Европу. Он обосновался в Швейцарии – единственной стране, где, как он чувствовал, он в принципе сможет прижиться. Три года спустя он ушел в небытие.

– Он никогда бы не смог вернуться в Германию, никогда, – уверяет Келлен.

Лишь немногие из эмигрантов решились вернуться в Германию, и среди них – Адорно и Хоркхаймер. Мартин Джей, историк из Калифорнийского университета в Беркли, долгое время изучал историю Франкфуртской школы и особенно годы, проведенные ее представителями в США.

– Американская культура невероятно выиграла от того, что здесь проживало столько представителей немецкой культурной элиты, – говорит Джей, когда мы сидим на террасе его дома в Сан-Франциско. – Потому что для эмигрантов взаимосвязь высокой культуры и развлекательной была само собой разумеющейся, в то время как многие американские интеллектуалы испытывали серьезное влияние пуританизма или же рассматривали высокую культуру исключительно с точки зрения морали. Эмигранты же были «мандаринами» с радикальными идеями – соблазнительная смесь.

Франкфуртская школа получила широкую известность в разделенной после войны Германии, и Адорно с Хоркхаймером пользовались всеобщим уважением. Хоркхаймер был назначен ректором университета во Франкфурте – и стал, таким образом, первым человеком еврейского происхождения, получившим этот пост.

Однако ближе к концу 1960-х годов молодое поколение с левыми взглядами выступило против Адорно и прочих. Адорно был представителем буржуазии, утверждали они, а значит – предал идеалы революции. Он пережил публичное унижение, когда группа студентов, среди которых были девушки, обнажившие грудь, сорвала лекцию Адорно.

Однажды история лишила их родины, и Веймарскую культуру пришлось вывезти в Лос-Анджелес – город, где культурный налет был настолько тонок, что, как сказал Брехт, «песок пустыни проступит, стоит лишь немного поскрести».

Однако именно там, в США, они научились ценить демократический образ жизни и поняли, что категорическая защита элитарной культуры в долгосрочной перспективе обречена на провал.

Будучи в Лос-Анджелесе, Адорно составил сборник личных рассуждений, который посвятил другу Максу. Книга получила название «Minima Moralia. Размышления об ущербной жизни». История заставила их обоих покинуть Германию, но когда спустя пятнадцать лет они вернулись домой, история лишила их родины во второй раз.

Размышления в самолете

Впервые опубликовано в газете Dagens Nyheter 8 апреля 1997 года под названием «Внимание! Новый мир: кондиционированный кошмар».

В 1950-е годы Хайдеггер рассуждал о технике и о понятии инструментальности[74]. То было в начале «атомной эры», телевидение еще было новинкой, и Хайдеггеру не нравилось то, что он наблюдал. Ну, тогда он еще не слышал о поющих зонтах.

Поющий зонт – лишь одно из множества технических достижений нашего времени. Этот зонт проделал долгий путь: от идеи к проекту, от проекта к опытному образцу, затем к патенту – и, наконец, к продукту. Благодаря чипу, встроенному в ручку, зонт поет «Singin’ In the Rain» в течение двадцати секунд всякий раз, как его раскрывают.