Смерть домохозяйки и другие тексты

Затем последовал перевод романа «Министерство скорби» (2004), роман об ученой-славистке, вынужденной эмигрировать, которая получает место преподавателя литературы в Амстердаме. Роман повествует о том, каково это – жить в изгнании, когда твои корни остались в стране, которой больше не существует. Героиня-рассказчица, бывшая югославка, преподает своим студентам – таким же «унесенным ветром» бывшим югославам – историю славянской литературы, которая когда-то была их общей историей.

А между строк в произведении говорится об искусстве примирения с фантомными болями после большой потери – языка, родины, прошлого, дома, семьи, редкого дара под названием «единство». Роман – пронзительное и одновременно наполненное юмором описание экзистенциальной ампутации.

Роман «Снесла Баба-яга яичко» до сих пор остается самым оригинальным произведением Угрешич. Писательница элегантно игнорирует жанровые каноны. Начинается книга вполне невинно, как роман-автобиография, в котором главная героиня рассказывает о своей собственной Бабе-яге – наполовину впавшей в старческий маразм матери, живущей в Загребе, но продолжается как эксцентричная история с мифологическим сюжетом о Кукле, Бебе и Пупе – трех удивительных дамах, которые подчиняют своей воле люксовый спа-центр в Чехии, хотя по ходу развития действия в живых остаются только две из трех. И не успеваем мы прийти в себя, как книга завершается фиктивным литературоведческим комментарием к истории, которую мы только что прочитали. Иначе говоря – бабаягалогией, учением о Бабе-яге.

Звучит скучно? Но нет, Угрешич напрочь лишена таланта делать скучно. Читать ее – значит оказаться в компании блестящего ума. Заодно читатель расширяет свою эрудицию и получает полезный жизненный урок. Проза Угрешич смело балансирует на стыке художественной литературы и эссеистики, она легкая и поражающая воображение, иногда ускользающая, как правило, глубоко интеллектуальная, всегда – заставляющая думать. Кто-то, возможно, скажет – искусственная, «сделанная», но Угрешич – настоящий писатель. По ее произведениям сразу понятно: перо держит в руке человек, а не теоретик. Даже если не копать особенно глубоко, можно обнаружить в романе размышления о старении, особенно о беспощадности его женского варианта.

Угрешич – не пионерка в области бабаягалогии. До нее этим занимались фольклористы и исследователи сказки; в этом отношении самой известной фигурой является Владимир Пропп, который совершил своего рода миниреволюцию в литературоведении, когда описал структуру сказочного повествования в своей книге «Морфология волшебной сказки» (1928).

Однако Угрешич делает нечто иное. Она что-то выбрасывает, что-то добавляет, меняет местами, перерабатывает, изобретает заново, переворачивает с ног на голову. В результате она создает современный миф с феминистским оттенком; одиссею, которая простирается от бетонной многоэтажки Нового Загреба до лесов из славянской мифологии, от постсоциалистического спа-центра – до избушки, пляшущей на курьих ногах, от скрипящих ходунков – до волшебной метлы.

Почему же эта дама преклонных лет так неприятна, просто отвратительна? Потому что ничто не считается в нашей культуре более уродливым, чем женское старение. Старая женщина – словно выпад против цивилизации как таковой. Тем больше причин быть благодарными Дубравке Угрешич за то, что она возвела монумент Бабе-яге, ведьме всех ведьм, матери всех матерей, женщине всех женщин.

Отец всех отцов: Петер Эстерхази

Эссе составлено из двух рецензий, опубликованных в газете Dagens Nyheter 17 мая 2004 года и 7 ноября 2005 года.

Даже если ты не наделен красноречием, тó, как ты завязываешь шнурки на ботинках, выдаст тебя с головой, полагал Джеймс Джойс.

Петер Эстерхази, скорее всего, согласился бы с этим утверждением. В его грандиозном романе «Harmonia Cælestis» («Небесная гармония») истина кроется в незначительных деталях. Она, например, может таиться в кружочке колбасы. Дайте Эстерхази ломтик салями – и колбаса преобразится. По толщине кружочка и по тому, как он уложен на хлеб, писатель может с точностью определить, к какому периоду венгерской истории относится этот бутерброд. Вот, например, перед нами ломтик коммунистической салями, искусно нарезанной матерью писателя: