Смерть экспертизы. Как интернет убивает научные знания

Калдикотт было свойственно делать решительные заявления в том, что касалось чисто технических деталей. Она могла уверенно рассуждать о таких вещах, как устойчивость пусковой шахты ракеты, меры защиты гражданского населения и внутренний механизм работы аппарата советского внешнеполитического ведомства. Она прожила в Соединенных Штатах почти десятилетие и стала в этот период регулярно появляться в СМИ, представляя антиядерное активистское движение.

Максимальной степени своего влияния она достигла, когда в 1985 году опубликовала свою книгу «Ракетная ревность» (Missile Envy), переполненную медицинской терминологией, словно она пыталась поставить «диагноз» гонке вооружений. (Среди глав книги есть такие, например, как «Этиология», «Медосмотр», «Анализ клинического случая» и пр.) Название же книги изначально портит все впечатление: педиатр обнаружила причины для начала холодной войны в психологии пожилых советских и американских мужчин. Она отмечала, что американские женщины, имеющие право голосовать, «фактически ничего не могли с этим поделать». Калдикотт утверждала, что женщины, работающие в правительстве, как тогдашний британский премьер-министр Маргарет Тэтчер, «не могли в полной мере представлять то огромное большинство здравомыслящих мудрых женщин»{114}. (Когда я услышал выступление Калдикотт по нью-йоркскому радио, она была еще более резкой: «Маргарет Тэтчер, – заявляла доктор, – это не женщина».) В конце 1980-х Калдикотт вернулась в Австралию, чтобы участвовать там в местных выборах. Но она проиграла.

Экспертное сообщество изобилует подобными примерами. Самой известной фигурой, по крайней мере, если оценивать его влияние на мировую общественность, является профессор MIT Ноам Хомский – человек, которого боготворят миллионы читателей по всему свету. По некоторым оценкам, он самый широко цитируемый из ныне живущих американских интеллектуалов. Хомский написал множество книг, посвященных внутренней и внешней политике. Однако его официальная должность в MIT на самом деле – профессор лингвистики. Хомский считается первопроходцем и даже корифеем в своей области, но во внешней политике он не больший эксперт, чем, скажем, покойный Джордж Кеннан в вопросах языкознания. Тем не менее широкой публике он больше известен работами в области политики, чем в своей профессиональной сфере. За долгие годы я часто встречал студентов колледжей, которые были знакомы с трудами Хомского, но которые понятия не имели о том, что на самом деле он является профессором лингвистики.

Хомский, подобно Полингу и Калдикотт, прислушивался к потребностям общества. Обычные люди часто ощущают свою невыгодную позицию, оспаривая взгляды традиционной науки или доминирующие в обществе идеи. И они поддерживают тех откровенных в своих высказываниях личностей, чьи взгляды несут оттенок профессиональной уверенности. Вполне вероятно, что врачам следовало бы повнимательнее изучить роль витаминов в рационе человека. Нет никаких сомнений в том, что общество должно быть вовлечено в происходящий сейчас пересмотр роли ядерного оружия. Но ученая степень или опыт работы в педиатрии не делает их авторитетнее любого самоучки.

Публика удивительно толерантна к подобного рода профессиональным нарушениям, и это само по себе является парадоксом: в то время как одни непрофессионалы не уважают знаний настоящих экспертов, другие полагают, что экспертные знания и достижения настолько универсальны, что эксперты и интеллектуалы могут авторитетно высказывать свое мнение практически по любому вопросу. Те же самые люди, которые могут не доверять своему семейному терапевту в вопросах вакцинации, купят книгу о ядерном оружии, потому что ее автор имеет ученую степень.

К сожалению, когда экспертам задают вопросы, выходящие за рамки их компетенции, лишь немногие из них способны проявить скромность, вспомнив о своей ответственности. Я тоже совершил подобную ошибку и в итоге сожалел о содеянном. С другой стороны, я спорил с людьми, которые настаивали на том, что я имею право высказаться по конкретной теме, когда я дал ясно понять, что у меня нет знаний в этой области. Это и вправду довольно странное чувство убеждать журналиста, а особенно студента, что, несмотря на их веру в меня, было бы безответственно с моей стороны отвечать на их вопрос хоть сколько-то уверенно. Довольно неудобное признание, но было бы неплохо, если бы профессора лингвистики, педиатры и многие другие тоже сделали его.

Я предсказываю!