Смерть — это сон. Белая вдова

Коротышке удалось поймать Брэда только в самом дальнем конце крыши. Он тут же схватился за дымовую трубу, чтобы не соскользнуть вниз под действием собственного же веса, его единственный глаз с тревогой всматривался в лицо Брэда.

— У вас все в порядке?

Брэд только кивнул в ответ, не в состоянии вымолвить ни слова, и только жадно глотал ртом воздух. Затем слепо ухватился за дымовую трубу рядом с Клаттербаком.

— Акрофобия, — в конце концов выдавил он из себя. — Я, кажется, заработал боязнь высоты.

Теперь он никак не мог преодолеть этот страх, который возник у него несколькими мгновеньями раньше, когда он потерял равновесие и едва не свалился с крыши.

— Осталось пройти совсем немного, — не унимался коротышка. — Сможете?

— Попробую.

Держась друг за друга, они поползли к стене, за которою для них заканчивались их злоключения.

Перед ними простиралась широкая, чистая, хорошо освещенная улица. В ней все дышало тем безмятежным спокойствием, которое столь характерно для предрассветных часов. Алсатия с ее зловонием и пороками, грязью и аморальностью казалась теперь где-то бесконечно далеко. На целую эпоху. Брэд понял, что больше уже никогда не пойдет туда по собственной воле.

— Вот как все это близко, — произнес Клаттербак. Остановившись, он пристально посмотрел единственным своим глазом на Брэда. — Вы совершенно замкнулись в себе, Стивенс.

— Мое имя — Брэд. — Он стал растирать пальцами раскалывавшийся от боли лоб. Теперь, когда опасность миновала, наступила неизбежная реакция. Все тело его было в царапинах и ушибах, то здесь, то там простреливала боль, ломило лодыжки после падения с высокой стены. Он чувствовал, что нуждается в ванне и сне. Горячей ванне и долгом, очень долгом сне.

Но сначала ему еще нужно было кое-что узнать.

— Кто вы?

— Это для вас существенно?

— Да. Я обязан вам жизнью и мне очень хочется знать, кого благодарить.

— Вы уже достаточно меня отблагодарили тем, что вышли победителем из дуэли. — Клаттербак осклабился, самодовольно похлопав по карманам. — Именно благодаря этому я выиграл уйму денег.

— Денег?

— А что такого нехорошего в деньгах?

— Ничего, — коротко ответил Брэд. В этом помешанном на наличности мире разве можно рассуждать о таких понятиях, как добропорядочность или благодарность, если их нельзя сосчитать или засунуть в карман. И все-таки что-то здесь было не так. Коротышка взялся ему помогать вовсе не из-за того, что надеялся благодаря этому что-то приобрести. Он мог бы вполне покинуть Брэда, как только собрал выигранные им деньги.

Что-то весьма странное было в этом человеке.

— Отсюда вы уже и сами сможете найти дорогу к себе домой, Брэд, — сказал Клаттербак. — Я покидаю вас.

— Подождите!

Брэд вскинул руку, чтобы задержать его за плечо. Вместо этого он поймал копну рыжих волос. В руке у него оказался парик.

— Понятно, — спокойно произнес Брэд. — Повязка на глазу тоже?

— Да.

— А имя?

— Вот оно, по крайней мере, подлинное. Вернее, было таковым. Моя фамилия была Клаттербак до того, как я начал эту жизнь под фамилией Гренме.

— Гренме! — Теперь, отметил про себя Брэд, все как будто становится на свои места. — Конечно же. Ведь вы — полицейский. Серж часто рассказывал о вас.

— Надеюсь, ничего плохого он обо мне не говорил?

Он снял с головы повязку и вытер платком лицо. Морщины закоренелого гуляки исчезли вместе с гримом. Он выпрямился и больше уже не был невысоким. Стройным и гибким, но никак не коротышкой.

— Нет, — ответил Брэд. — Он очень хорошо о вас отзывался. Но — ретро вы или нет?

— Ретро не могут быть полицейскими, — спокойно пояснил Гренме. — И, если вас это так интересует, то в Алсатии я был вовсе не в связи с выполнением каких-либо служебных обязанностей. Нас не тревожит, что происходит в подобных реконструкциях прошлых эпох.

— Тогда?..

— Что я там делал? — улыбаясь, перебил его Гренме, после чего на какое-то время задумался. — Не уверен, в состоянии ли вы понять это. Послушайте, я родился и всю свою жизнь прожил в старом Лондоне середины восемнадцатого столетия. Жизнь тогда была совсем не сахар. Я был беден — мне кажется, вы в состоянии представить себе, что это могло означать в те годы. Бедняк был в самом буквальном смысле грязен. Я работал конюхом, возчиком, факельщиком при богачах, мусорщиком — не брезговал любой работой, которая могла обеспечить меня куском хлеба. В большинстве случаев спал я в трущобах. Не умел ни читать, ни писать, и за всю свою жизнь никогда не имел своей собственной одежды. У меня были чесотка, грыжа и гнилые зубы. От недостатка витаминов стали кривыми мои ноги. Умер я под колесами экипажа какого-то джентльмена.

— Печально, — заметил Брэд.

— Жизнь для меня была сущим адом, — все тем же бесстрастным тоном продолжал Гренме. — Когда я слышу, что толкуют о присущей прежним дням романтике, мне хочется плеваться. Не было тогда никакой романтики — только грязь, невежество и болезни. Я это точно знаю. Я жил в ту эпоху. И все же я наведываюсь в Алсатию. Раз за разом туда возвращаюсь. Почему? Можете ответить мне на этот вопрос?