Смерть геронтолога

В палате у окна лежит иссохший мужчина – под одеялом не проглядывает тело. Глаза бесцветны и жизни в них нет. Почти нет.

– Что делаем? – спрашивает Боря.

– Поднимаем‚ – отвечает Авигайль: голос окрашен обещаниями. – Перестилаем постель.

Осторожно поднимают мужчину‚ поражаясь невесомости‚ Боря поддерживает его за плечи‚ чтобы не завалился на стуле. Они знакомы давно‚ с прежних болезней этого страдальца. Боря выслушивал его признания‚ негромкие откровения одинокого человека‚ который доверился‚ наконец‚ другому‚ а потому Кугель важен ему и нужен. Голову валит на плечо‚ говорит тихо‚ размеренно‚ голосом немощи:

– Я звонил. У меня были боли‚ и я звонил. Я боялся не успеть‚ но у тебя было занято. Был второй приступ. Я снова хотел позвонить‚ но не сумел дойти до телефона.

– До телефона... – эхом откликается Боря.

– Вон там‚ – голос разматывается бесконечной лентой. – В коридоре. Потом я до него дошел‚ но телефонная карточка оказалась негодной. Другой карточки у меня не было. Я снова боялся не успеть.

Боря замечает вблизи: лицо у мужчины распадается на части‚ видны разрушения на лице‚ разрушения последних дней. Иногда он забывает дышать‚ и его подталкивают уколами для продления страданий.

– Не надо... – просит Боря.

– Надо. Я пошел в палату и взял деньги. Спустился вниз‚ на первый этаж. Сначала на лифте‚ потом по коридору. Это далеко‚ но я дошел. Купил новую карточку‚ вернулся обратно‚ позвонил к тебе‚ но опять было занято. Я подумал: для меня занято‚ а для кого-то свободно. Больше я не звонил...

Он замолкает и молчит долго‚ словно засыпает.

– Знаешь‚ зачем ты нужен?

Боря знает.

– К утру я умру. Позвони сыну: вот номер и телефонная карточка. Это далеко. На краю света. Но тебе хватит на одну фразу. Скажешь: "Твой отец не станет для тебя обузой". Повтори.

Боря повторяет на иврите:

– Твой отец не станет для тебя обузой‚ сукин ты сын!..

Авигайль стоит у застеленной кровати. Глаза полны слез‚ омытый влагой золотистый топаз. Вдвоем они укладывают его в чистые простыни и выходят из палаты. В дверях Боря оборачивается. Мужчина смотрит с подушек:

– Позвони...

Хочется побыть возле него‚ но слышится голос женщины‚ которой не отказать:

– Борис! Ты где?

5

Нюма Трахтенберг пребывает в недоумении‚ которое не скрывает от Бори. Куда подевалась Броня Блюм‚ что вздыхала у окна на первом этаже? Где Лёва‚ ее муж‚ что дремал на стуле‚ голову уронив на грудь? Лавочка закрыта. На лавочке висит замок. Строгий переросток топчется у двери в тупом размышлении. "Как ты живешь? – спрашивает по привычке‚ в капризах больного разума. – Насыщенно или не очень?.."‚ но никто не наполняет корзину продуктами‚ не дарит ему сосучку на палочке. Жильцы бегают к конкуренту Шимони‚ умножая его доходы‚ а Нюма Трахтенберг углядывает мимоходом: катят кровать по больничным коридорам‚ Лёва шагает рядом‚ опустив голову. Теперь про Броню всё ясно‚ неясно только – когда отпустят домой. Броню выхаживают после полостной операции‚ Лёва неотлучно находится при ней‚ день целый сидит возле кровати‚ словно перед лавочкой. Он молчит‚ она молчит. Она вздыхает и он вздыхает. От радости до печали путь короток. От печали к радости – не переждать.

Напротив Брони возвышается на груде подушек грузная арабская женщина. Седина в волосах. Достоинство во взоре. Кислородная маска на лице. Родственники – их много – навещают больную: дочери с мужьями‚ сыновья с женами‚ братья с сестрами‚ вся почти что деревня. Они являются из иного мира‚ который до глаз закутан в покрывало – не распознать‚ не вычислить; в том мире имеются свои больницы‚ а здесь они платят‚ и платят немало: "Для мамы ничего не жалко". Лежит у окна молчаливая женщина-подросток с тонкой шейкой‚ цыплячьей грудкой‚ с короткой рубленой прической и лицом стареющего мальчика. Ее никто не навещает‚ да и она‚ похоже‚ никого не ждет. Записывает порой в блокнот‚ нервно‚ порывисто. Садится на кровати, ноги подтянув к груди, легонько постанывает‚ запрятав голову в колени. Лёва мучается ее муками‚ а потому идет к сестре за помощью. Та говорит‚ занимаясь привычным делом: "Нет ей спасения". Четвертой в палате старуха-бродяжка‚ знакомая всему городу. Пару раз в году ей хочется‚ чтобы за ней поухаживали. Выбирает место полюднее‚ заваливается на бок‚ – ее забирают в больницу‚ обследуют‚ что-то непременно находят‚ и она блаженствует неделю в чистых простынях. Бродяжку моют по утрам. Кормят. Подпитывают витаминами. Но сумки стоят под кроватью‚ сумки с немудреным добром; однажды она встанет с постели: "Достаточно того‚ что я жива"‚ – снова уйдет на улицу.