В тот самый день‚ ближе к вечеру‚ заявился к Сасону старый его приятель‚ веселый неудачник‚ который с годами потерял эту великолепную способность‚ став хмурым обладателем квартиры в городе‚ машины в гараже‚ жены в постели и накоплений в банке. "Разговоры переговорены. Дружбы передружены. Любови перелюблены. Хожу – отстреливаюсь. Живу – отплёвываюсь. Помоги‚ друг!" – "Зайдешь через неделю‚ – сказал Сасон. – Что-нибудь подберем". Но тот не захотел ждать. "Серею-дурею. Отторгаю и отвергаю. Стервенею от всех и все стервенеют от меня". – "А не передумаешь?" – спросил Сасон. "Никогда!" – "Проклинать не станешь?" – "Ни за что!" – "Сделаем из тебя лунатика‚ – пообещал Сасон. – Застарелого лунатика‚ которого ничем не проймешь". – "Иначе нельзя?" – "Иначе тебе нельзя". Чтобы зашагал напролом через газоны вечный лунатик-хитрован в полосатой пижаме‚ руки тянул в лукавом безразличии‚ глядел – не смаргивал‚ ступал – не вздрагивал: известно ли лунатику‚ куда путь держит? – и дальний свет заблистает в зрачках искрами запрятанной ухмылки‚ справка выглянет из кармашка пижамы‚ медицинская справка-охранительница‚ зашепчут завистники‚ повергнутые в отчаяние‚ в едком‚ обжигающем сожалении: "Ну‚ собака! Ну‚ ловкач! Тропой лунатика – всякий бы пожелал..." И еще пообещал Сасон: "Жизнь будет долгая. Наверняка неукладистая. Не всегда веселая. Постоянно непредсказуемая. За всяким углом притаится удача‚ перевязанная ленточкой‚ либо громила с дубиной. Годится?" – "Годится!"
Жизнь свою Сасон провел поверху‚ в безотчетных движениях тела‚ потакая нраву своему и норову‚ хотя и слыл среди клиентов разумным и проницательным. Но глубины не было: это он знал хорошо; была наработанная изворотливость‚ точнее‚ изворотливая изобретательность‚ повзрослевшие‚ а затем и постаревшие чудачества‚ которые клиенты принимали за естество. Ум слаб. Суждения расплывчаты. Понимание поверхностно. Он пробовал опускаться в глубины‚ но что-то выталкивало‚ что-то вечно выталкивало наружу‚ где дружно резвились те‚ кому Сасон поставлял надежды в обмане чувств-воображений. Они-то думали‚ это для них старался Сасон‚ им продлевал жизнь‚ а он старался для самого себя‚ и если клиентам казалось‚ что геронтолог им помогает‚ Сасону не помогало ничто. Когда становилось невмоготу‚ он проскальзывал в отгороженную клетушку без окна в глубинах квартиры‚ последнее свое прибежище‚ где хоронилась застеленная детская кроватка и матерчатый заяц с глазом-бусинкой‚ верный друг с младенческих игр. Садился возле кроватки‚ брал зайца в руки‚ повторял истово: "Я не умру... Нет-нет!"‚ отгоняя прилипчивую немощь. Так заклинал он‚ когда умерла пухлощекая‚ провористая бабушка‚ пропахшая кардамоном с корицей‚ в подоле у которой находил утешение‚ и пятилетний Сасон‚ тычком изгнанный из детства‚ впервые познав исчезновение‚ выстроил для себя мир иллюзий‚ из которого ему‚ Сасону‚ не было ухода: "А я не умру... Нет-нет!" С этого началась профессия геронтолога.
В тот самый последний день донесли куда надо‚ что геронтолог Сасон открыл ихний секретный пароль‚ код жизни‚ и пользуется им без зазрения совести‚ которая у нынешнего поколения‚ как известно‚ и не совесть вовсе‚ а так – один пар. Переполнилась мера терпения‚ и поняли там‚ где надо‚ что следует пресечь подобное безобразие‚ пока не придумал Сасон нечто совсем уж непотребное‚ вопреки природе явлений‚ заменяющее старость вообще и непременную смерть в частности. В тот самый день‚ к подступлению сумерек‚ шелестнуло в ухе Сасона‚ словно просипела‚ остывая‚ вода в чайнике; было ему дуновение в ухо‚ легким‚ едва различимым колыханием‚ но не было ему видения: "Сасон‚ а Сасон! Приготовься покинуть мир". – "Кто ты? – спросил Сасон‚ оплакивая долю свою. – Кто ты‚ говорящий вне меня?" – "Кто – никто. Минута кончины твоей приближается". – "За что это?" – "А не вмешивайся без дозволения в Божественный процесс. Подобное заслуживает наказания". – "Как же так? И врачи продлевают жизнь". – "Они не продлевают. Они ее сохраняют. Мир‚ из которого не уходят‚ подобен дому развлечений".
2