Смерть грабителям, или Ускользнувшее счастье

На следующий день Бережицкий прошёлся по соседним с елисеевской квартирам, опросил прислугу. Правда, ничего нового не узнал. Скорее, навестил место преступления для очистки совести.

— Дяденька, — во дворе к надзирателю подошла девочка лет семи, в коротком куцем пальтишке, словно бы с чужого плеча, — это вы пожаром интересуетесь?

— Ну, я, — ответил грубо Геннадий Петрович, но потом смилостивился и даже улыбнулся. — Какое, однако, несчастье случилось. Надо же вот так, на ровном месте.

— Если пятачок дадите, то я вам расскажу, как дело было.

Бережицкий остолбенел от неожиданности.

— Ты… что-то знаешь?

— А как же. Сама внизу стояла и всё видела.

— Не врёшь?

— Дяденька, я всегда правду говорю. Меня тятя так научил, — и она недовольно поморщилась.

— Так что ты видела?

Девочка протянула руку, в которую Геннадий Петрович вложил выуженную из кармана маленькую серебряную монетку.

— Держи.

— Я, конечно, многого не видела, — девочка спрятала за спину руку с пятью копейками, — но… Сейчас по порядку. Огонь появился в окне не сразу, сперва дым повалил…

— Форточка открыта была?

— А вот и нет, — покачала головой собеседница. — Я тут во дворе иной раз за птицами наблюдаю, так вот, — она понизила голос, — сперва кто-то форточку открыл, и оттуда белый такой дым повалил и в комнате огонь запылал, словно свечку большую зажгли. Я не поняла, что пожар начался, иначе я бы деду раньше сказала.

— А дед твой кто?

— Дворником тут служит, — по-взрослому произнесла девочка.

— А ты, случаем, никого не видела потом, когда огонь разгорелся?

— Никого, я же к деду побежала.

— Ты, может, видела, как господин Елисеев с женой уезжали?

— Видела.

— А после них кто из дому выходил?

— Сперва Катя, эта которая горничной у Елизаветы Сам… — девочка споткнулась об отчество госпожи Елисеевой.

— Самойловны, — подсказал полицейский.

— Да-да, а вслед за ними Катя.

— А кухарка Ульяна?

— К той сын пришёл, вот после этого она уехала.

— Сын?

— Ну да, сын Григорий. Он всегда мне гостинец давал, — она надула губы, — а вчера тенью промелькнул и меня даже не заметил.

— Значит, кухарка вместе с сыном ушла?

— Да нет же! Я же говорю, что сперва Катя, потом, когда Григорий прошёл, кухарка, а потом уже сам Гришка.

— Это ты точно помнишь?

— Эдакий вы недоверчивый, я вам в точности рассказываю.

— А Гришка ушёл до того, как ты огонь заметила, или после?

— После.

— Глаз, вижу, у тебя острый, — сощурил глаза Бережицкий и часто задышал, словно гончая, напавшая на след. — А ты, ненароком, не заметила — Григорий один приходил или с товарищем?

— Один, — кивнула головой собеседница.

— Вот что… как тебя зовут?

— Маша.

— Вот что, Маша, вот тебе ещё пятачок, но ты больше никому о том, что мне рассказала, ни-ни. Поняла?

— Никому, — подтвердила девочка и спрятала ещё одну монетку.

Геннадий Петрович хотел сразу же направиться с вопросами к кухарке, но осадил себя.

«Я ещё толком ничего не знаю, а сразу же в галоп, — сказал он себе, — тут надо с чувством, с толком и расстановкой. Сгоряча рубить не стоит».

Для начала полицейский установил полное имя кухарки, откуда она родом, каких лет. Кто-то — то ли Елисеев, то ли его супруга — упомянул, что, действительно, есть у Ульяны сын. На вопрос, как его зовут, только пожимали плечами — мол, а зачем им это знать, если он при них не служит.

Идти к кухарке не хотелось, поскольку, если Григорий в чём-то замешан, то он попросту может скрыться, а тогда ищи ветра в поле.

Поэтому Бережицкий сперва решил навестить хозяйку, которая не осмелилась ослушаться мужа и приняла полицейского чиновника для беседы.

Ничего нового он не услышал, но последняя фраза заинтересовала:

— Геннадий Петрович, простите, что запамятовала, я ж бумаги разделила на две части. Пять тысяч оставила в верхнем ящике, а две засунула в нижний, там же и брошь лежала с бриллиантом.

Владимир Гаврилович внимательно выслушал Бережицкого.

— Таким образом, подтверждаются ваши подозрения, что был поджог, — произнёс он вслух то ли утвердительно, то ли вопросительно.

— Я тоже так думаю, — отозвался полицейский надзиратель. — После того, как я обнаружил в снегу, куда сбрасывали горящие вещи, золотую брошь с бриллиантом и обгорелые остатки ценных бумаг, решил, что произошёл случай. Забыла Елизавета Самойловна зажжённой лампу, а здесь такая вот катавасия. И сын кухарки этот…

— Да, Геннадий Петрович, видимо, поджигатель не знал о том, что госпожа Елисеева разделила ценные бумаги на две части, забрал из верхнего ящика то, что увидел, высыпал из шкатулки драгоценности и устроил пожар.

— Именно так.

— И вы подозреваете, что поджог устроил сын кухарки?

— Он.

— И разговор о ценных бумагах могла слышать кухарка?

— Горничная подтвердила, что могла.

— Но каким образом кухарка могла известить сына о том, что в ящике будуара будут лежать ценные бумаги?

— Владимир Гаврилович, этим вопросом вы рушите все мои построения. Пока не знаю.