Смерть грабителям, или Ускользнувшее счастье

— То-то я вижу, что он до сих пор не то что не пойман, даже его фамилия неизвестна. Поэтому нашу дамочку арестовывать только в том случае, если у неё возникнет желание с вещами покинуть гостиницу. И ещё, господа, кроме наших глаз там могут быть сторонние, об этом тоже забывать нельзя.

Полицейский надзиратель устроился на этаже — вроде бы его не видно, а коридор как на ладони, всех видать. Вон загулявший купчик прошёл с мадамой в дальний номер, вот какой-то чиновник в генеральском мундире… Потом настала тишина, словно все устали и остались почивать.

Лунащук отправился к управляющему, который оказался мужчиной лет сорока, но уже с лысиной и округлым животиком. Маслеными глазами смотрел на полицейского.

— А как же? Мы с властями дружбу водим и никогда ни в чём не отказываем… О каких преступниках вы, любезный, говорите? У нас только избранная публика, вашим бандитам наши номера не по карману, да и проверяем мы документы, — соврал, не моргнув глазом. — Меня, любезный, Модестом Николаевичем можете называть.

— Модест Николаевич, пока мы с вами здесь пустые разговоры ведём, в вашем заведении для почтенной публики, может быть, преступление происходит.

— Не может такого быть! — почти взвизгнул господин управляющий. — Это досужие разговоры и совершеннейшая, простите, чушь.

— Возможно, но вы хотите отвечать перед властями за своё бездействие?

— Что вам надо? — сухо спросил Модест Николаевич.

— Вот, другой разговор, — улыбнулся Михаил Александрович, достал из кармана в очередной раз бумажник, из которого извлёк бумагу, удостоверяющую, что господин Лунащук является чиновником для поручений при начальнике сыскной полиции, и подал управляющему.

Модест Николаевич только кинул на неё взгляд.

— В каких комнатах проживает приехавшая сегодня к вам дама? — И Лунащук дал словесный портрет Анфисы.

Управляющий назвал номер.

— Вы всех постояльцев знаете по именам?

— Не всех, но её знаю.

— Чем она так вас привлекла?

— Особой красотой она не отличается, Михаил Александрович, но чувствуется порода. Вы меня понимаете?

— Кажется, да.

— Так вот, чувствуется, что она знатного рода и отличается воспитанием. Да к тому же владеет русским языком, как мы с вами. Даже никакого намёка на польский акцент.

— Она полька?

— О да! И фамилия у неё под стать: Катаржина Сигизмундовна Вышнепольская.

— Вы не думали, что она выдаёт себя за другую?

— Отнюдь, я же говорю, порода!

— Вы не подскажете, из каких она приехала краёв?

— Из Варшавы, господин Лунащук.

— Давно поселилась у вас эта пани?

— С неделю, наверное, но я могу уточнить по журналу.

— С неделю, говорите? — тихо переспросил Михаил Александрович.

— Да.

— И всю неделю провела в вашей гостинице?

— Не всю, она уезжала на несколько дней во Псков, вернулась вчера.

— Её кто-то навещал?

— Нет.

— Она приехала одна? Без горничной? — с деланным удивлением поинтересовался Михаил Александрович.

— Мы не такие любопытные, чтобы интересоваться жизнью своих постояльцев.

— И вас не смутило, что столь вельможная пани путешествует по свету одна?

— Господин полицейский, это у вас вызывают интерес всякие такие… вещи, а мы, предоставляя кров нашим гостям, не пытаемся влезть к ним в душу. Всякие бывают ситуации в жизни.

— Хорошо, Модест Николаевич, вы правы. Скажите, на какой срок приехала в столицу пани?

— Нам запрещено… — замялся управляющий.

— Модест Николаевич, я интересуюсь не ради праздного любопытства. И вы должны понимать, что ваши ответы помогут в изобличении преступников.

— Пани Вышнепольская — преступница? — брови у управляющего поползли на лоб.

— Отнюдь, но она может стать жертвой, если вы не будете нам помогать.

— Мне пани поведала, что пробудет в столице до конца января.

— Последний вопрос: кто-нибудь интересовался пани Вышнепольской?

— Увы, не припоминаю.

— Пани кем-нибудь интересовалась?

— Может быть, у коридорного или прислуги, но у меня нет.

— Она сама оплачивает проживание, или у неё есть покровитель?

Управляющий смутился, словно не хотел признаваться в чём-то постыдном.

— Ещё до приезда госпожи Вышнепольской абонировал номер господин, пожелавший остаться инкогнито.

— Вы можете его описать?

— Высокий такой, статный, в дорогом пальто, перчатки он, кстати, не снимал, даже когда доставал деньги из бумажника, трость у него из самшита с головой грифа, украшенной драгоценными камнями.

— Вы знаток тростей?

— К сожалению, нет. Я лишь поинтересовался изящной работой, вот он меня и просветил.

— Хорошо, но вы лицо запомнили?

— Боюсь, в этом вопросе мне сказать нечего. Видите ли, меня отвлекли трость икожаный бумажник изящной выделки, с монограммой.

— Монограммой?

— Именно, там стояли две буквы: «Д» и «В».

— Всё-таки вспомните лицо, — настаивал Лунащук.

— Лицо такое благородное, без растительности, скорее худощавое, глаза… — Модест Николаевич задумался, — серые такие, словно пронзают вас насквозь… н-да, а далее вынужден вас разочаровать, но более добавить мне нечего.

— Он появлялся у вас только один раз?

— Один.

— Вы смогли бы его узнать при встрече?

— Всенепременно.