Смерть и круассаны

— О да, — с улыбкой подтвердила Дженни. — С ног сбиваемся. Видите ли, у нас два дела, и их непременно нужно разделять.

— Два дела?

— Да, с одной стороны, у нас традиционная французская гостиница. — Мартин пытался придать своему голосу профессиональные, деловые нотки, что звучало весьма нелепо, учитывая степень его обнаженности. — А с другой… — он неожиданно засмущался, глянув на Дженни в поисках поддержки.

— С другой — знаете, я назвала бы это «представительским» бизнесом. Мы представляем единомышленников…

— Единомышленников, — без нужды повторил Мартин.

— Единомышленников, — Дженни снова взяла бразды в свои руки, — друг другу.

— Что-то вроде агентства, — прямо заявил Мартин.

— Свингеры[40], — пояснила Дженни с намеком на вызов.

— Свингеры? — переспросила Валери. Прежде ей не доводилось слышать этого слова. — Вы имеете в виду тех, что танцуют джайв?[41]

— Ну, можно и так выразиться! — фыркнул Мартин.

— Echangistes[42]. — Дженни, очевидно, относилась к данному вопросу со всей серьезностью.

— А, понятно. — Валери и представить себе не могла ничего хуже. — И как бизнес, процветает? Много ли свингеров в долине Луары?

— Люди приезжают из весьма отдаленных мест.

Теперь вызов звучал в голосе Мартина, а Валери тем временем пыталась скрыть изумление.

— Что ж, думаю, это чудесно, правда. Взрослые люди по взаимному согласию должны иметь возможность развлекаться.

В пределах разумного и хорошего вкуса, могла бы она добавить.

Внезапно Дженни хихикнула.

— Самое трудное — отделить одно от другого! О, Мартин, помнишь того забавного старичка пару недель назад?

— О боже, да. Бедняга поздновато вернулся и вошел не в ту дверь; до сих пор не понимаю как, но ему удалось.

— У нас, в общем, у нас были гости, и тут буквально вваливается он! Было ужасно неловко, само собой! Ему, я имею в виду.

— Он сбежал довольно быстро! — У Мартина даже слезы на глазах выступили. — А это, учитывая его горб, серьезное достижение! А затем он просто исчез. Сбежал не заплатив.

— Должно быть, бедняжка был в полном ступоре. — Дженни старалась сдерживаться. — Наверное, упал в спешке, порезался о свои очки и даже испачкал кровью стену в ванной.

— Больше мы его не видели! Конечно, мы сначала собирались отыскать его, чтобы вернуть очки, но потом решили, что лучше оставить его в покое.

Значит, Граншо останавливался и здесь тоже, причем разыграл такое же представление с исчезновением, хотя в гостинице Ричарда обошлось без echangistes, если, конечно, он от нее ничего не утаил. Она немедленно выкинула эту мысль из головы. Нет, он определенно был не из таких.

— Но та молодая итальянская пара, что у вас гостит сейчас, Фарроли, они ведь этим не увлекаются, нет? Я про молодоженов.

Она поняла, что ей все труднее и труднее скрывать свое отношение ко всему этому.

— А, — вздохнул Мартин, — к сожалению, нет. И Дженни перепутала фамилию: Риззоли, а не Фарроли. Нет, они вроде не по этой части. На такие вещи вырабатывается чутье.

Примерно полчаса спустя Валери стояла под окном Ричарда. От Томпсонов ей удалось выбраться довольно быстро; к счастью, Мартин своим чутьем уловил, что при любом поползновении она просто сломает ему шею. А еще она хотела поскорее вернуться и рассказать обо всем Ричарду: о Граншо, крови и Риззоли. Но вот теперь замерла под окном и разглядывала его, оставаясь невидимой. Свет в комнате не горел, она освещалась лишь мерцанием огромного телевизионного экрана. На экране Ингрид Бергман прощалась с Хамфри Богартом; даже Валери знала этот фильм[43]. А замереть ее заставили глаза Ричарда: взгляд, полный детской веры в чудо и абсолютной, расслабленной удовлетворенности. Он выглядел таким умиротворенным и счастливым. Новости могут и подождать, решила она, пусть еще помечтает. Кроме того, после вечера, проведенного в компании приторных Томпсонов, ей ужасно хотелось в душ.

Глава десятая

Паспарту был в центре всеобщего внимания, и, похоже, его это ничуть не волновало. Мадам Таблье пронзала собачку взглядом, стоя в углу комнаты с заткнутой за ухо самокруткой, с ведром в руках и с таким выражением, которое ясно сообщило бы Паспарту — будь он чувствителен к такого рода вещам — «одно неверное движение, парниша, — и ты в мгновение ока станешь содержимым кастрюли».

Мсье Мейер сидел напротив Паспарту. Он и без того выглядел не особо счастливым, и соседство с собачкой лишь умножало его печали. Его семейство, в составе весьма бесцеремонной жены и двух девятилетних дочек-близняшек, прибыло прошлым вечером из Эльзаса, и сейчас, судя по всему, жизнь мсье Мейеру сахаром не казалась. Отчасти Ричард ему сочувствовал. К завтраку они вышли вовремя, как и все, исходя из опыта Ричарда, истинные германцы, но не рассчитывали на то, что за их столом окажется чихуахуа, пусть даже самых чистых кровей. Мадам Мейер не сводила с мсье Мейера взгляда, вопрошавшего, что, случись такая надобность, он готов будет предпринять по этому поводу, а мсье Мейер разглядывал Паспарту как живое воплощение всех своих скорбей.