Смерть и приключения Ефросиньи Прекрасной

Как вы думаете, почему мое внутреннее ухо не слышит даже

призывного полоскания прачки, намеков на что-то темное,

изысканного шевеления ногтем и любвеобильности сыновей?

Я не слишком избыточен в твоих объятиях товарищеского ужаса?

На мои ответы у вас нет вопросов.

Писательница

В воспоминаниях современников она выглядела женщиной с румяным подбородком и белым стихом. При разговоре у нее изо рта вылетали бабочки, в кармане жил щенок, а руки были с красивыми дырками в ладонях. Она писала густопсовую прозу, почти не разводя ее мыслями. Составляла обычные слова в необычном порядке, собирала слова как букеты и оборвала почти все поля бумаг. Каждый день она практиковала разные правила орфографии.

С тех пор, как русский язык стал больше орнаментом, чем смыслом, приходилось гораздо придирчивее фильтровать речь. Бог заранее собирал все книги в библиотеку на случай потопа, и писать что-то новое было нахальством.

В ее книгах слова бесстыже совокуплялись, прилагательные прелюбодействовали с существительными, устойчивые словосочетания разводились и изменяли правилам препинания. Внутри предложений царил разврат. У сложноподчиненной иерархии не было ничего святого, каждый второй называл себя подлежащим. Предложения с острыми углами держались на честном слове. Стихотворения были неровно простеганы по четверостишиям и содержали неточные рифмы. Мысли бродили без головы, одежда колыхалась без ветра.

«Я дура, чтобы не сказать лучше!» — воскликнула она и монологически заткнулась.

Game over

Проснулась и испугалась. Надо было снова жить. Пока она спала, мыши развязали ей шнурки. Лицо Бога было плоским и хмурилось облаками. По лесу ходили мокрые звери. Они ели друг друга с ласковым порыкиванием. Люди ели природу, и ее становилось всё меньше. Было много знаков STOP, но никто не останавливался. Ночью светило солнце, днем солнца не было. Вода вдыхала и выдыхала, это называлось приливом. Дни стали мохнатыми, а ночи полысели. Стало трудно бороться со сном и со смертью. Комары смущались, но всё равно застенчиво пили кровь. Звезды мигали, у них кончались батарейки. На всём было написано GAME OVER, но ничего не кончалось. Дождь шел вверх: это Бог умывал небо. Все настойчиво спали, но это не помогло. Ефросинья израсходовала уже все свои платья, а жизнь всё не кончалась. Животные украли у людей огонь, это сделал волк по имени Прометей. Они начали жечь костры в лесу, а люди поймали Прометея и посадили его на цепь в будку. Собаки исходили сотыми, а кошки и вовсе не приходили. Люди безобразно улыбались, они были гораздо менее симпатичны, чем животные. Пространство и время пересеклись в одной точке, туда был забит гвоздик. Между темным и светлым существовала асимметрия. Не в пользу светлого. Но и не в пользу темного. Некоторые камни были живыми, а некоторые — мертвыми. Вода тоже поизносилась, после того как много раз испарилась и выпала осадками. Картина мира была недорисована. Всё было наощупь, даже свет. Запахи вырывались и не давали себя уловить. Слова стояли тесно, между ними нельзя было втиснуть даже запятую. В картине мира не было объема. Вместо всего хорошего, что было раньше, были изображения. Здоровье было заразным, молитвы походили на аббревиатуры. Слово БОГ она расшифровала как «было очень глубоко». Время было сырым, оно текло и капало. На первой трети растущего Солнца Луны еще не было. Как бы быстро она ни бежала за Солнцем, Земля крутилась быстрее.

Мир заело в одном и том же повторении рождений и смертей. Ручка завибрировала в руке. С чего бы это? Она опять отличалась сама от себя, одевалась во вчерашнее, гордилась тенью и носила слишком маленькую грудь. Приходилось захлопывать форточки по утрам, чтобы никто не узнал, чего она за ночь наспала.

Крышка гроба

«Меня называли плохим поэтом за самые красивые строчки», — думала Ефросинья. Она то ссорилась, то мирилась со своим прошлым. Глаза были старее лица. Во рту было кисло, из крана текла смерть, часы цеплялись за одежду, в окне показывали темноту. Кости кричали. Пахло смертью и свежей булочкой.

Плюясь словами, она думала о невыразимом.

Раздавался постоянный стук в черепную коробку. Это было время. А может, это были плотники, которые заколачивали крышки гробов? На четвертые сутки обладания речью вымышленный чай стал густым, как огонь, и Ефросинья подогрела его на могильной плите, где было написано:

Хороший поэт — это мертвый поэт,
Пока ты живой, тебя еще нет.

«А если я умру, как я буду есть? И как дышать? Как сделать так, чтобы умереть, но дышать? О, мои осиротевшие ноги! Как же вы будете без меня?

Впереди у меня главное событие — моя смерть!»

Она быстро нарядилась в лучшие стихи:

Я пою до дна.
За вас, живущих мимо,
Проспавших свою смерть, как остановку.