Смерть и приключения Ефросиньи Прекрасной

Она ела пироги с печалью, ощущая отдельно вкус сахара и вкус чая. Она хотела быть многословной, но вспомнила только точку, и ее покарала безучастность.

«Господи, вытащи меня из мозгов! Меня научили говорить — и это необратимо», — сказала она и зажгла черно-белый свет.

Ад

Она надела блузку с воротником из кусков черствого хлеба, близоруко улыбнулась, разглядывая в боку чайника, как сидят зубные коронки, и стала искать очки с медленными стеклами. В доме не было ни грамма луковой шелухи, мороженых кусков воды и сушеных простынь.

Она поставила ветку с поцелуями распускаться к Вербному воскресенью, накинула пальто из сухих листьев и поскакала через три ступеньки, вращая клюкой как саблей. У выхода из подъезда сгорбилась и зашаркала приличествующе возрасту, но тут заметила, что забыла обуться, и кольца на пальцах ног предательски-радостно сверкают. На солнце были пятна, и это придавало блеску переменчивость.

Идти назад было лень, она сразу оказалась в прихожей и всунула узкие ступни в суконные боты. Получилось, что из бот высовываются голые икры, поверх пришлось натянуть морщинистые хлопчатобумажные чулки и надежные рейтузы с начесом, бесформенную юбку экономной длины и кофту из советских газет с мехом искусственной собаки. На кофте не было пуговиц, и она каждый раз сшивала друг с другом ее полы. Одежда специально была неудобна, чтобы не расслабляться. Пальто проявило упрямство и не хотело ей идти. Тогда она пошла сама, пришлось оставить его на вешалке. Зато в наряд хорошо вписалась шаль с закутками для моли. Она сгорбилась и медленно, с передышками, двинулась вниз по тяжелой лестнице. Руки стали веснушчатыми, сердце скрипучим, а настроение — сварливым. Двуручная кошелка из кожзаменителя вмещала кошелек и обременяла. Густо пахло прошлой едой. С потолка текло — из мясной ванны верхнего этажа.

«Запомни, сынок, так выглядит ад!» — сказал кто-то рядом. Она усмехнулась, ощупывая в кармане авиабилет.

Самолет

Она специально проснулась пораньше, чтобы побояться предстоящего перелета всласть. Поцеловала куриную ножку в мясо и впилась в нее зубными протезами. Ей надо было совершить путешествие к умершей бабушке. Бабушка посмеялась надо всеми, оставив последнюю волю в виде билетов на воздушные ванны. За ними нужно было лететь на другой континент, и все родственники заранее перессорились. Нельзя было купить билет на просмотр самолета, можно было только подняться с ним в воздух.

В полете она беспрерывно ела. Еда помогала от тревоги, а ее тревога обладала столь быстрым обратным действием, что вполне могла уронить воздушное судно. Стюардессы прыгали вверх, как цены позапрошлого вечера. Пилот называл себя водителем и отказывался брать ответственность. Еда была невкусной, несъедобной, неэстетичной и несвежей. Пирожками можно было драться, а напитками выводить пятна. Она прилетела постаревшей на несколько лет, приняла свою часть наследства и обнаружила, что умершая бабушка — она сама. «Я всегда считала, что нечетное число детей в семье — не к добру!» — воскликнула она пафосно, но успокоилась едой.

Она символически подвела черту под своей жизнью, сменив постельное белье, выстирав кучу носовых платков и вымыв голову. Руководствуясь наблюдением, что кормить собачку — удовольствие не для собачки, она пригласила на свои поминки только животных. «Собаки надеются на нашу разумность, но напрасно!» — провозгласила она в последней воле, записанной маслом, хлебом и сыром. Она завещала раздать себя бездомным животным. Теперь ее тело было счастливо. Наследникам достались только воздушные ванны, и за теми надо было лететь на самолете.

Праздник счастливой смерти

Еще несколько месяцев ее завещание продолжало радовать фауну угощением на празднике счастливой смерти. Там были различные виды еды: из крови и хлеба, снега и варенья, воды и тепла, гвоздей и утреннего распятия. Присутствовали домашние животные с именами Щепочка, Праздник Эвридэй, Зеленый Калидор и Извилистая Тарелка.

В гости приходили: символическое животное, крокодил со вставными челюстями, внутренний омар, несколько лис-оборотней, мужская гусеница. Главные жывотные писались через «ы», ходили на трех опорах и берегли позвоночники от дождя. Им было северно. Они ели меню: две специи на веревочке, девочка в сметане, пароход без листьев, мясо сверчка, торт, украшенный кустиками пчел, лысину по памяти, яйца в клеточку и недалеко идущий поезд. На десерт были конфеты Белочка и Стрелочка — обе девочки и железобетонная шваль под даосским повидлом.

Рукописания некоего весьма скромного Иеронима

Я человек с изысканной мордой.

Во мне нет ничего святого, кроме маргарина.

Слава Богу, что я атеист!

Хотел узнать, каково это — быть художественной натурой?

Потерял врожденное целомудрие, встав на паркетную доску.

Вчера вечер художественно писал.

Стремился писать бесшумно, потом описал кобельку заднюю ногу.

Писать в трусы было совсем смешно.

Немного постарался и удвоил процесс писанья!

Когда писал, прыгал через свою струю.

Увернулся от ветра и пустил деньги на воду.

Мне самому смешно, что всё так серьезно.