Смерть и воскрешение патера Брауна (сборник)

То ли в силу своих эстетических наклонностей, то ли за неимением более современных приспособлений, викарий-археолог освещал часовню только четырьмя высокими свечами в деревянных канделябрах, стоявших на полу. Лишь одна из них была зажжена, когда посетители вошли в часовню, и бросала слабый свет на мощные архитектурные формы гробницы. Когда все общество собралось, викарий зажег остальные три свечи, и тогда стали явственно видны все детали, а также содержимое огромного саркофага.

Взоры всех присутствующих устремились на лицо покойника. Оно сохранило черты, свойственные ему при жизни, благодаря искусству восточных бальзамировщиков, унаследовавших, согласно преданию, тайну своего ремесла от мастеров языческой древности. Профессор с трудом сдержал возглас удивления. Ибо лицо это, хоть и бледное, как восковая маска, во всех других отношениях напоминало лицо спящего человека, только что сомкнувшего глаза. Худое и костистое, оно было лицом аскета, а может быть, даже лицом фанатика. На покойнике было пышное облачение, а на груди его у самой шеи на короткой цепи, или, вернее, на четках сверкал знаменитый золотой крест. Каменная крышка гроба, приподнятая над головой покойника, поддерживалась деревянной подпоркой, упиравшейся нижним концом в край гроба.

Поэтому нижняя часть тела и ноги были видны значительно хуже, зато лицо освещалось прекрасно. И, подчеркивая мертвенную бледность этого лица, золотой крест сверкал и искрился, точно живое пламя.

Когда викарий рассказал историю золотого креста, глубокая складка раздумья, а может быть, и беспокойства пролегла на высоком лбу профессора Смейла. Но женщина, со свойственной ей интуицией, лучше других поняла значение его задумчивой неподвижности. В молчании освещенного свечами подземелья леди Диана внезапно вскрикнула:

– Не прикасайтесь к кресту!

Но профессор уже сделал быстрое, одному ему свойственное движение и склонился над телом. В следующее мгновение все присутствующие отпрянули в стороны, съежившись и вобрав головы в плечи, словно на них упало небо.

Как только профессор прикоснулся к кресту, деревянная подпорка, поддерживавшая каменную плиту и слегка согнувшаяся под ее тяжестью, подпрыгнула и выпрямилась, как от толчка. Край каменной плиты соскользнул с нее. И в сердцах, и в желудках всех присутствующих появилось томительное ощущение падения, словно все они проваливались в какую-то пропасть. Смейл быстро откинул голову назад, но было уже поздно. Он повалился к подножию гроба и остался лежать неподвижно, в луже крови. А древний каменный гроб уже стоял закрытый наглухо, как стоял много столетий.

Только обломки деревянной подпорки торчали из-под каменной крышки, напоминая размолотые клыками людоеда кости. Левиафан сомкнул свои каменные челюсти.

Леди Диана смотрела на распростертое тело глазами, в которых сверкал безумный блеск. В зеленоватом сумраке ее рыжие волосы казались пурпурными. Леонард Смайс глядел на нее, и в наклоне его головы все еще было что-то собачье; то был наклон головы собаки, которая смотрит на своего хозяина и лишь частично понимает случившееся с ним несчастье. Таррент и человечек с черными усами застыли в своих обычных мрачных позах, но лица их были желты, как глина. Викарий был, по-видимому, в полуобморочном состоянии. Патер Браун стоял на коленях подле тела и пытался выяснить положение профессора.

Ко всеобщему удивлению, байронический мечтатель Поль Таррент первым пришел к нему на помощь.

– Надо вынести его на чистый воздух, – сказал он. – Мне кажется, его еще удастся спасти.

– Он жив, – тихо ответил патер Браун, – но дела его, похоже, плохи. Вы, часом, не доктор?

– Нет, но я многое видел на своем веку, – сказал тот. – Впрочем, сейчас речь не обо мне. Моя истинная профессия, пожалуй, стала бы для вас сюрпризом.

– Не думаю, – ответил патер Браун с легкой улыбкой. – Я еще на пароходе догадался, кто вы такой. Вы – сыщик, выслеживающий кого-то. Можете успокоиться – теперь крест в безопасности.

Пока они разговаривали, Таррент очень осторожно и без видимого усилия поднял бесчувственное тело и понес его к выходу. Он бросил через плечо:

– Да, крест-то в безопасности.

– Зато мы не в безопасности – вы это хотите сказать? – спросил патер Браун. – Вы тоже верите в проклятие?