Смерть и воскрешение патера Брауна (сборник)

– Викарий Уолтерс покончил с собой. Я думаю, его толкнуло на самоубийство испытанное им потрясение. Сомнений быть не может: мы нашли его шляпу и сюртук на прибрежных скалах. Он, очевидно, бросился в море. История с профессором, видимо, подействовала на его рассудок. Нам следовало присмотреть за ним. Но ведь вы знаете, у нас и без того было достаточно забот…

– Мы все равно ничего не смогли бы предотвратить, – сказала леди Диана. – Неужели вы не понимаете, что пророчество сбывается? Профессор прикоснулся к кресту и был наказан. Викарий открыл саркофаг и погиб… Мы только вошли в часовню и…

– Остановитесь! – сказал патер Браун резким тоном, к которому он прибегал чрезвычайно редко. – Хватит!

Его лицо все еще было нахмурено, но недоумение, прежде светившееся в его глазах, исчезло.

– Какой же я дурак! – пробормотал он. – Мне давно уже следовало все понять. Рассказ о проклятии должен был все разъяснить!

– Вы хотите сказать, – перебил его Таррент, – что мы действительно можем погибнуть из-за какой-то истории, случившейся в тринадцатом столетии?

Патер Браун покачал головой и спокойно ответил:

– Я не стану рассуждать, можем ли мы погибнуть из-за истории, случившейся в тринадцатом столетии. В одном я твердо уверен: мы никак не можем погибнуть из-за истории, которая не случилась в тринадцатом столетии, – из-за истории, которая вообще никогда не случалась.

– Что ж, – промолвил Таррент, – очень приятно видеть столь скептически настроенного священника, не верящего в сверхъестественные силы.

– Вовсе нет, – спокойно ответил священник, – я сомневаюсь не в сверхъестественной части этой истории, я сомневаюсь в ее естественной части. Я нахожусь в таком же точно положении, как тот мудрец, который сказал: «Я могу поверить в невозможное, но не в неправдоподобное».

– Это, кажется, называется у вас парадоксом? – спросил Таррент.

– У меня это называется здравым смыслом, – ответил патер Браун. – По-моему, гораздо натуральнее верить во что-нибудь сверхъестественное, чего мы не понимаем, чем в естественное, но противоречащее тому, что мы понимаем. Скажите мне, что покойного мистера Гладстона перед смертью преследовал призрак Парнелла, и я поверю вам. Но попробуйте рассказать мне, что мистер Гладстон, впервые явившись на прием к королеве Виктории, вошел к ней в гостиную в шляпе, хлопнул ее по спине и предложил ей сигару, – и я вам не поверю. Это не невозможно; это всего лишь невероятно. И тем не менее скорее призрак Парнелла являлся Гладстону, чем Гладстон вел себя столь недостойно в гостиной королевы Виктории. Точно так же обстоит дело и с этим проклятием. Не в легенду я отказываюсь верить, а в историю.

Леди Диана тем временем вышла из оцепенения, и жадное любопытство ко всему новому опять засветилось в ее глазах.

– Занятный вы человек! – сказала она. – Почему вы не верите в историю?

– Я не верю в историю, потому что это не история, – ответил патер Браун. – Всякому, кто хоть чуточку знаком со Средневековьем, весь рассказ викария должен показаться столь же неправдоподобным, как рассказ о Гладстоне, предлагающем королеве Виктории сигару. Но кто из вас знаком с историей Средневековья? Знаете ли вы что-нибудь о средневековых гильдиях?

– Нет, – отрезала леди Диана.

– Конечно, не знаете! – подхватил патер Браун. – Если бы речь шла о Тутанхамоне и египетских мумиях на том краю света, о Вавилоне или Китае, наконец, о каком-нибудь неведомом народе – о жителях луны, например, – то ваши газеты сообщили бы вам все подробности, вплоть до того, как была найдена какая-нибудь зубная щетка или запонки для воротника. Но мы говорим о людях, выстроивших ваши дома, давших имена вашим городам, улицам, по которым вы ходите. А ведь вам, разумеется, никогда не приходило в голову поинтересоваться ими. Я не говорю, что сам знаю бог весть как много. Но я знаю достаточно, чтобы с уверенностью сказать: вся эта история – чушь от начала и до конца. Закон не позволил бы ростовщику завладеть домом и имуществом несостоятельного должника. Совершенно невероятно, что гильдия не спасла своего члена от окончательного разорения. У этих людей было много недостатков, порой они были жестоки. Но образ человека, потерявшего веру в своих ближних и кончающего с собой, потому что никому нет дела до него и до его жизни, – не средневековый образ. Это продукт нашего мышления. Дальше: еврей никак не мог быть вассалом феодального лорда. Евреи обычно занимали различные специальные должности при особе короля. Кроме того, евреев сжигали на костре за что угодно, только не за религиозные убеждения. Короче говоря, вся эта история неправдоподобна. Это не средневековая история и не средневековая легенда. Она придумана человеком, чьи знания почерпнуты из газет и романов. И притом придумана наспех, экспромтом.