Смерть империи

Как явствует из первоначальных заявлений хунты и того факта, что не было никаких усиленных приготовлений со стороны военных или милиции для захвата власти силой, заговорщики делали серьезную ставку на то, чтобы все выглядело законно. Если им удастся придать своей акции вид законности, народ послушается, а те немногие, кто воспротивится, могут быть нейтрализованы путем ареста как нарушители закона. Поэтому величайшей опасностью для них было непризнание их акции законной. Им необходимо было согласие окружающего мира, в частности, Соединенных Штатов, — они нуждались в этом куда больше, чем внешний мир нуждался в сохранении «мостов» с ними.

Что же в таком случае должен был сказать президент? Если бы меня спросили, я бы посоветовал ему просто указать на три момента: 1) попытка захватить власть — противозаконна; 2) мы продолжаем признавать Горбачева президентом Советского Союза; и 3) если с президентом СССР невозможно связаться, мы постараемся установить прямой контакт с правительствами республик, которые согласно Советской Конституции имеют право вступать в отношения с иностранными государствами.

Подобное заявление — особенно, если бы другие руководители Запада согласились выступить так же, — повергло бы в шок хунту. Оно лишило бы их всякой надежды, что Запад просто признает захват ими власти, и — что еще более важно — послужило бы сигналом к тому, что, если Горбачев не будет восстановлен на своем посту, мы вступим в прямые отношения с республиками, как если бы Советского правительства не существовало вообще. Таково было политическое оружие, которым мы располагали против антизападной хунты в Москве. И воспользовавшись им, мы дали бы понять, что разговариваем с хунтой с позиции силы, а не действуем уговорами.

————

Уже вечером 19 августа президент Буш начал правильно оценивать ситуацию. В своем втором заявлении он осудил переворот, назвав его незаконным и неконституционным, что было серьезным шагом вперед. На другое утро он позвонил Ельцину и поддерживал тесный контакт с ним, пока не смог переговорить с Горбачевым. Хунта весь вторник продолжала передавать по контролируемым ею средствам массовой информации первое заявление Буша, игнорируя второе.

Хотя американская администрация постепенно начала лучше понимать ситуацию в Москве, Буш, казалось, по–прежнему рассматривал происходившие там политические маневры больше в личностном плане, чем в плане наших интересов и политики. Он так и не избавился от того, что побудило его сделать утром 19 августа такое неудачное заявление.

В этом видно одно из отличий между подходом Буша и Рейгана — отличий, не имеющих ничего общего с затасканными и часто искаженными ярлыками «консерваторы» и противостоящие им «либералы» или даже более поверхностными и вводящими в заблуждение различиями между «правыми» и «левыми». Речь идет о различиях фундаментального характера.

Рейган, считавший, что могут произойти перемены к лучшему и он может повлиять на них, по всей вероятности, не допустил бы той ошибки, которую сделал Буш утром 19 августа 1991 года. Рейган инстинктивно почувствовал бы, что его заявление сыграет определенную роль, и он должен выступить так, чтобы не благоприятствовать омерзительному режиму, а сбросить его. И он был бы уверен, что способен сладить с самым неожиданным развитием событий, какой может преподнести неустойчивая ситуация.

Буш же терялся в изменившейся ситуации. Даже когда перемена происходила к лучшему, он не сразу это признавал. Он всегда как бы отставал на шаг — не то чтобы ставил под угрозу что–либо жизненно важное, но упускал возможности, которых Рейган, по всей вероятности, не упустил бы. Не будучи уверен, что может формировать будущее, Буш сосредотачивался на том, чтобы справляться с настоящим и избегать ошибок прошлого. В то время, как Рейган был уверен в политической поддержке у себя дома и соответственно готов был рисковать, Буш всегда оглядывался через плечо.

На сей раз Бушу повезло. Самозванный Комитет по чрезвычайному положению уже на второй день своего существования начал рассыпаться — и не под влиянием давления извне, а из–за собственной хрупкости и некомпетентности.

Переворот захлебывается

Ельцин и его коллеги провели две страшные ночи в Белом Доме, не будучи уверены, останутся они живы или нет. Но глядя назад, можно сказать, что судьба попытки сбросить Горбачева решилась в течение четырнадцати–пятнадцати часов после первого публичного заявления заговорщиков, когда они не сумели сразу арестовать Ельцина, который затем публично бросил им вызов; многие военные подразделения отказались использовать силу против собственного народа, на улицах крупных городов росло число демонстрантов, и увенчала все это вечером пресс–конференция, созванная лидерами переворота.