Смерть как непроверенный слух

В конце семестра, этот кинокудесник организовал мне перевод из Пятой гимназии во Вторую. Сербский язык и философия стали моими профильными предметами. Там я открыл для себя Радое Домановича и жизнь моя стала куда осмысленней, а в философии я, изучая силлогизмы, осознал преимущество своих герцеговинских корней. Логические выводы мы, герцеговинцы, всегда делали слишком поспешно, и поэтому в Сараево, желая нас оскорбить, говорили: «В нем борются герцеговинец и человек». Учился я делать логические выводы, что уже было важным делом. Особенно понравился мне профессор философии Срето Миланович. Он был забывчив и рассеян, но все его любили. Однажды он ушел из школы домой с журналом подмышкой, а на следующий день вернулся с тем же журналом, но в домашних тапочках. Поскольку была весна, он этого так и не заметил, пока коллеги в учительской не обратили на этот факт его внимания.

Вечер у нас дома начинался с того, что, перед ужином все собирались смотреть новости по телевизору. Садились мы в кресла, и первой новостью, конечно, была: «Товарищ Тито сегодня посетил… то-то и то-то».

Доктор Липа поворачивался к Шибе и тихонько его спрашивал, подмигивая Мурату:

— Так он что, в парике ходит, что ли?

— Исмет, не провоцируй! — пытался его угомонить Шиба.

— Чего не провоцировать-то, это ж не его волосы!

— Как так не его? — вмешивалась Сенка. — Не знала я, что вы, мужчины, такие завистливые, боже ж ты мой!

— Причем тут зависть, Сенка, ну-ка, посмотри хорошенько, это ж не его волосы!

— Конечно его, просто крашеные.

— Да ты чего несешь-то? — отзывался Шиба, показывая на люстру, и было непонятно, то ли он шутит, то ли и впрямь указывает на опасность прослушивания. Был это уже не тот панический страх, как в горицких разговорах с отцом. Тогда он делал все, чтобы избежать выслушивания и даже понимания того, что произносил отец. Когда не получалось по-другому, он отцу, на середине фразы, начинал петь и не переставал, пока тот не умолкнет.

— Кто это чушь несет? — спрашивал дядя Омерица.

— Ты, Омерица!

— Да почему чушь-то, сам посуди, ну как может быть у человека его возраста ни одного седого волоска?

— Сейчас такие шампуни есть, помоешь ими голову, и седины не видать! — защищала Сенка Тито.

— То, о чем ты, Сенка, говоришь, называется хна.

— Божья матерь, мне ли не знать, что такое хна, это ж я хной голову крашу, а не ты!

— Ну так посмотри на его голову, совсем на настоящие волосы непохоже, — настаивал на своем доктор Липа.

Отец мой помалкивал и в обсуждении Тито участия не принимал, что было необычно. И наконец он ворвался в разговор, внезапно и убийственно:

— Люди, правильно говорит Омерица, то, что вы видите, это не настоящие титовы волосы, он их красит гуталином!

— Чем, прости? — переспросил Шиба. — Гуталином?! Сенка, твой муж-то совсем рехнулся! — раздраженно сказал он.

— Да ты что, неужто прямо гуталином? — принялся поддакивать Омерица, помогая отцу дразнить Шибу.

— Да, дорогие мои, гуталин подходит лучше, потому что человеческие волосы это протеин, и реагируют только на сильную химию. Гуталин для здоровья безвреден, надо только с ним осторожно, чтобы не переборщить!

Отец сохранял серьезнейшее выражение лица, как Боро Тодорович в роли хулигана.

— Бога ради, Мурат, ну почему ты такой?!?

— Какой это такой? — спросил отец мою маму, с упором на «такой».

— Ну как же это так можно красить волосы кремом для обуви. Ты просто бессовестный.

И тут вмешался Шиба, так, чтобы его было слышно не только присутствующим, но и по подслушке.

— Он, Сенка, не бессовестный, он ненормальный, гуталином когда-то мазались белые актеры, когда нужно было сыграть негра на сцене, а не президент республики! — сказал знаменитый режиссер приключенческих фильмов, вспомнивший, как людей гноили на Голом острове за куда более безобидные вещи, чем вся эта хреновина с окраской титовых волос.

— Давайте-ка лучше споем что-нибудь, люди, на хрена нам эта политика, чтоб ее разодрало к чертовой бабушке?

— Да причем тут политика, Сенка, видишь, мы изучаем тайны парикмахерского искусства! — настаивал мой отец, будто актер на сцене, в патронташе которого не кончились еще пули, которыми он и дальше хочет развлекать публику.

— Перестань, Мурат, Бога ради тебя прошу! — теперь мама уже начинала сердиться, показывая ему на испуганного Шибу Крвавца. Омерица запевал: «Зацвели уж розы у меня в саду…»

Я воспользовался случаем и после всех этих забав о гуталине и Тито попросил дядю Шибу зайти ко мне в комнату. Он едва дождался зайти за мной и сказал:

— Как же они постарели, Эмир, поистрепались, Боже ж ты мой.

Удивил я его вопросом, давно мучившим меня. Смотрел я разные фильмы, и многого не понимал. Нравились мне его фильмы о дружбе во время войны. Особенно фильм «Мост», где боец вынес своего товарища на плечах. А так как этот товарищ, которого несли, был опасно ранен в ногу, попросил он своего друга оставить его и спасать себя. Но товарищ не захотел обрекать раненого на плен, и сказал:

— Никогда, побро.