Смерть Кирова

По прибытии в Ленинград с группою отборных сотрудников этот честный трудяга на ниве ОГПУ—НКВД, приступил к делу, начав с того, что, предотвращая покушение на Кирова, создал организацию для подготовки такого покушения. И вовсе не злым умыслом руководствовался он, и никем не был подкуплен, и никто не шепнул ему на ушко о тайном желании Сталина убрать Кирова, поскольку ни первого, ни второго, ни третьего не было и в помине. Не могло быть и речи о каком-либо заговоре НКВД против Кирова и Сталина. Запорожец грамотно исполнил приказ, взяв метод, к которому прибегали большевики задолго до образования ВЧК, приложив к порученному делу ту сумасшедшую парадоксальность, какой пропитана вся теория и практика ленинизма. Отвергая и отрицая все общественное развитие всех добольшевистских эпох, объявляя их “неправильными”, российские марксисты, рвавшиеся к власти, привили себе (или позволили привить) особый стиль мышления, он наиболее полно соответствовал идеям насильственного переустройства всего и всех, логика же действий, чередование их — оказались как бы вывернутыми наизнанку и обращенными вспять, следствие подменялось причиною, логические фигуры разворачивались в любом порядке. Революция, к примеру, теоретически возможна и допустима при общем недовольстве масс существующими порядками. Образ мыслей большевика таков: но если нужного недовольства нет, то его следует организовать, надо пропагандою так исказить и опоганить эти порядки, чтоб массы взбунтовались, чтоб иного выхода, нежели революция, у них не было, а для благого революционного финала сойдут все средства. Отсюда и ликования по поводу поражения царизма в русско-японской войне (большевистские листовки вопили: сто тысяч матросов погибли при Цусиме!), и злорадные ухмылки при неудачах русских войск в Первой мировой войне, поэтому и лозунг о желательности поражения отечества в этой войне, оттого и самоубийственная тяга к публичным шествиям с кровавым исходом. Короче, если нет причины, то надобно создать следствие, чтоб потом уж, задним числом поставить вычисленную причину впереди сочиненного следствия. Правоверные марксисты утверждали, например, что мировая социалистическая революция грядет после возникновения некоторых объективных предпосылок, условий, — российские же большевики дудели: совершим революцию — тогда и создадим эти условия.

Таков ход мышления, который можно назвать обратным. Он — не изобретение большевиков, многовариантная человеческая мысль испокон веков варьировала причины и следствия, разрывала логические связи в удобных для дела звеньях, провокация вошла в обиход людей еще в ту пору, когда мозг научился блуждавшие в нем образы зеркально отражать, трансформируя в инверсии с элементами обратности. Но большевики эксцесс, случай, курьез, изыск, извращение — сделали нормою общественно-политической жизни и заложили ее во все структуры властвования, доведя до крайности. Исследователи не раз пытались найти некую систему в этом большевистском бреде, алгоритм решений, составляли словари наподобие оруэлловского — и с позором отступали, потому что бред временами переходил в членораздельно чистую речь, не лишенную благородных мыслей, услаждающих уши. На микроуровне природа обнаруживает причинно-следственные отношения во всех вариантах, и человеческая мысль когда-нибудь систематизирует все большевистские идеологемы. За годы советского правления реализация невероятных логических структур шла вовсю. “По мере укрепления социализма классовая борьба будет возрастать” — типичное большевистское утверждение, то есть построение бесклассового общества созданием антагонистических классов, — какая логика применена здесь? “Укреплять армию следует уничтожением ее лучших командиров”. Из той же обоймы ленинской диалектики. Можно привести еще много примеров, хотя бы отказ Хрущева разрешить колхозам свободную торговлю хлебом, тогда, мол, утверждали советчики, наступит изобилие. Нет, возражал Хрущев, вот когда наступит изобилие, тогда и разрешим колхозам торговать на рынке всей своей продукцией.