Смерть Кирова

Какую из современных логик не применяй, классическую ли бери или неклассическую вплоть до квантомеханической, ничем не возможно определить, какая ошибка допущена марксистами. Потому что они и в самом деле как бы для другой планеты создавали свои теории, иноземное происхождение их связано с безумным желанием приложить лишенные всякого смысла абстракции к земным реалиям. О большевизме можно и надо говорить терминами из физики: их теории — в ультрапарадоксальной фазе, там, где неразличимы знаки, символы, образы, все они — за краем, за пределами разума, отсюда и тавтологии типа “марксизм всесилен, потому что верен”. Зато — абсолютная неуязвимость, какие стрелы не метай в марксизм-ленинизм, они либо пролетят мимо, либо пронзят его насквозь, не оставив следа, заодно и обозначив, пометив, на что и рассчитывали марксисты, ибо кроме как отстаивать свое учение, они ничего не могли, и все их призывы к творческому развитию великого учения — самообман; посему и затевались — самопроизвольно — “драчки” за чистоту учения, иначе кто бы знал о марксизме. Оттуда же и результаты, а они у большевиков непременно с обратным знаком. “С точностью до наоборот!” — и формуле этой в полноте обобщения не откажешь. Такое объяснение напрашивается: будто в генетическом коде социализма участки хромосом поменялись, причем гибельно, местами, еще и растеряв при этом некоторые молекулы. Страна шла не от победы к победе, а от поражения к поражению, становясь крепче, сильнее (по внутренним меркам, их так и не смогли подогнать к общепринятым). Страна выбирала наилучшие, казалось, решения, но позднее выяснялось, что они — наихудшие.

Новую, большевистскую, философию быстренько освоили интеллектуалы, в 20-х годах стали они шефами ведомств, разведывательного и контрразведывательного, — Менжинский и Артузов. В тех годах сопротивление большевизму могло бы создать по всей России антисоветские организации — не сразу, с течением времени, естественно и неотвратимо, они и возникали в разных местах, стихийно и без надежд на помощь извне. Но (Время, вперед!) ускоряя бег событий, Артузов (Артур Фраучи), начальник контрразведки (КРО), сколотил фиктивные организации (“Трест”, “Синдикат”), подконтрольные ему и нацеленные на свержение советской власти. Мнимые заговорщики претендовали на роль “единственных спасителей России”, вступали в контакты с белой эмиграцией, выкачивали из нее деньги и связи, под предлогом же координации действий занимали ведущие посты в штабах непримиримых врагов СССР, приманивали к себе наиболее опасных деятелей. Иными словами, Артузов создавал в СССР аналог функционировавшей на Западе структуры. Идея вообще-то новизной не блистала, Менжинский, во главе ОГПУ стоявший, и консультант КРО Луначарский позаимствовали ее у англичан, те в годы Французской революции (тема, очень знакомая драматургу и публицисту Луначарскому) выращивали в Париже роялистские и псевдороялистские заговоры, под нож гильотины укладывая участников их. Да и в самой России набухала подходящая обстановка для провокаций, над страной так и поплясывало кровавое озорство, артузовский проект напрашивался самим временем: “синдикаты” еще не разоблачились, еще “тресты” не лопнули, а в “Двенадцати стульях” обосновался “Союз меча и орала”, О.Бендер тонко уловил политическую конъюнктуру и предъявил “заговорщикам” почтенного старца, “особу, приближенную к императору”. На таких “особах” и держался авторитет взлелеянных ОГПУ поддельных “центров”, среди мнимых руководителей фиктивных органов были видные хозяйственники, крупные ученые и высшие командиры РККА, мало кто из них ведал о своей роли. Тухачевский не знал, например, что сочувствует МОЦРу, Монархическому объединению центральной России. (Аукнулось в 37-м, большевистская мысль выписала сногсшибательный курбет, агенты НКВД сунули нос в сейфы западных разведок и обнаружили в них “предателя” Тухачевского.) Для большей надежности эти “тресты” иногда прирастали к какому-либо вполне официальному учреждению, — так чекисты могли контролировать, не вызывая подозрения, подсадных и ряженых.

Да сама власть была провокационной! Она плодовито выращивала врагов, потому что без них существовать не могла, и любые постановления, указы и декреты советской власти, нацеленные на укрепление ее и ублажение народа, производили обратный эффект, отвращали население страны от содействия власти, вызывали молчаливый и немолчаливый отпор, что только радовало ОГПУ, оно постоянно нуждалось в недругах, а уж явные враги всегда были желанными гостями камер и тюрем, лагерей и поселений. Стоило однажды бывшим белогвардейским офицерам соблазниться посулами и пойти служить в Красную Армию, как ОГПУ тут же сфабриковало широко разветвленный заговор “офицерья” против советской власти, аресты волнами накатывались на краскомов, расстреляно было всего чуть более сотни, но слухи донесли до Европы весть о значительно больших жертвах, и эмиграция воспряла духом, возгорелась мщением, что было на руку ОГПУ и Запорожцу в частности.