Смерть королей

Ты смотришь вперед и видишь перекрывающиеся щиты, шлемы, блеск топоров, копий и мечей, и знаешь, что должен вплотную подойти к этим клинкам, к месту смерти, и требуется время, чтобы набраться мужества, разгорячить кровь, позволить безумству одержать верх над осторожностью. Вот почему воины напиваются перед битвой.

У моих людей не было ни эля, ни медовухи, но у кентских войск их было достаточно, и я видел, как датчане передавали вдоль строя мех.

Они по-прежнему колотили оружием по ивовым щитам, и начинало светать, на морозную землю ложились длинные тени. Я видел поскакавших на восток всадников и знал, что они ищут способ обойти мой фланг, но я не беспокоился из-за них, моего войска было достаточно, чтобы противостоять им. Я должен был сдерживать датчан спереди, пока не подойдет Эдвард, чтобы убить тех, кто позади.

Вдоль нашего строя ходили священники. Воины преклоняли перед ними колени, и священник клал им на язык щепотку грязи.

- Сегодня день святой Лючии, - обратился к воинам один из священников. - и она ослепит врага! Она защитит нас! Преподобная святая Лючия! Молитесь святой Лючии!

Дождь прекратился, хотя большая часть зимнего неба была все еще покрыта облаками, под которыми сверкали вражеские знамена. Летящий ворон Сигурда и разбитый крест Кнута, олень Этельволда и вепрь Беортсига, череп Хэстена и чудище Эорика.

Во вражеских рядах были и менее значительные ярлы, и у них тоже были свои символы: волки и топоры, и быки, и ястребы. Их воины выкрикивали оскорбления и колотили оружием по щитам, и медленно продвигались вперед, на несколько шагов разом.

Саксов и восточных англов вражеской армии воодушевляли священники, а датчане выкрикивали имя Тора или Одина. Мои воины стояли в основном молча, хотя, думаю, они скрывали свой страх за шутками. Сердца стучали быстрее, мочевые пузыри опорожнялись, мышцы дрожали. Это была стена из щитов.

- Помните! - кричал священник из Кента. - Она была так преисполнена святым духом, что двадцать человек не могли сдвинуть ее! Они привязали ее к упряжке быков и все равно не могли сдвинуть с места!

Так должны стоять и вы, когда придут язычники! Неподвижно! Преисполненные святым духом! Сражайтесь за святую Лючию!

Всадники, уехавшие на восток, исчезли в утреннем тумане, просачивавшемся с болот. Врагов было так много, целая орда, смертоносная орда, и они подошли еще ближе, на сотню шагов, и всадники скакали впереди тесно спаянной стены из щитов и подбадривали ее криками.

Один из всадников свернул к нам. На нем была блестящая кольчуга, толстые браслеты и сверкающий шлем, а его конь был великолепен, только что вычищен и намазан маслом, сбруя сверкала серебром.

- Вы умрете! - крикнул нам всадник.

- Если хочется пердеть, - крикнул я в ответ, - поезжай на свою сторону и выкури всех своей вонью.

- Мы изнасилуем ваших жен, - отозвался человек. Он говорил по-английски. - Мы изнасилуем ваших дочерей!

Я был рад, что он рассказал о том, на что надеется, потому что это только воодушевило бы моих людей на битву.

- Кем была твоя мать? - крикнул он. - Свиноматкой?

- Если вы сложите оружие, - прокричал человек, - мы вас пощадим! - он развернул лошадь, и я узнал его. Это был Оскитель, один из командиров Эорика, устрашающе выглядящий воин, с которым я встречался на лунденской стене.

- Оскитель! - прокричал я.

- Я слышу блеянье ягненка, - отозвался он.

- Слезай с коня, - сказал я, делая шаг вперед, - и бейся со мной.

Он положил руки на луку седла и уставился на меня, потом взглянул на наполненный водой ров, где плавали куски разломанного льда. Я знал, что он пришел именно для этого, не чтобы оскорбить, а чтобы посмотреть, какие препятствия предстоит преодолеть датчанам. Он оглянулся на меня и осклабился.

- Я не дерусь со стариками, - сказал он.

Это было странно. Никто еще не называл меня стариком. Я помню, как рассмеялся, но за моим смехом скрывался шок. Гораздо раньше, разговаривая с Этельфлед, я поддразнивал ее, когда она рассматривала свое лицо в большом серебряном блюде.

Она была обеспокоена линиями вокруг глаз и ответила на мои издевки, протянув блюдо мне, и я взглянул на свое отражение и увидел седину в бороде.

Я помню, как уставился на это, и она смеялась надо мной, а я не чувствовал себя старым, даже когда моя раненая нога предательски деревенела. Таким меня видят люди? Стариком?

Мне исполнилось сорок пять лет в том году, так что да, я был стариком.

- Этот старик рассечет тебя от яиц до глотки, - прокричал я Оксителю.

- В этот день умрет Утред! - крикнул он моим людям. - А вы все умрете с ним! - с этими словами он развернул лошадь и помчался обратно к датской стене из щитов.

Эти щиты теперь были в восьмидесяти шагах. Достаточно близко, чтобы увидеть лица воинов, клубок их тел. Я мог различить ярла Сигурда, такого величественного в своей кольчуге и со шкурой бурого медведя, свисающей с плеч. Его шлем украшало крыло ворона, чернеющее в бледном свете зари.