Смерть королей

— Что с Кентом, господин?

— Сигебрит ненавидит Эдварда и хочет собственное королевство.

— Сигебрит — молодой дурачок, — Оффа покачал головой, — но его отец приструнил его, и Кент сохранит верность. Оффа говорил очень уверенно.

— Сигебрит не ведет переговоров с датчанами? — спросил я.

— Если и так, то я не слышал. Нет, господин, Кент сохраняет верность. Сигельф знает, что не сможет самостоятельно удержать Кент, а для него Уэссекс — лучший союзник, чем датчане.

— Ты рассказывал это Эдварду?

— Отцу Коэнвульфу, — ответил он. Коэнвульф сейчас был самым близким советником Эдварда и постоянным спутником. — Я даже сказал, откуда будет нанесен удар.

— Откуда?

Оффа посмотрел на мои монеты на столе и ничего не ответил. Я вздохнул и добавил еще две. Оффа придвинул монеты к себе и выстроил их в аккуратную линию.

— Они хотят, чтобы ты верил, что они атакуют из Восточной Англии. Но это не так. Истинная атака начнется из Честера.

— И как же ты это узнал?

— Брунна.

— Жена Хэстена?

— Она настоящая христианка.

— В самом деле? Я всегда считал, что крещение жены Хэстена было циничной уловкой, чтобы обмануть Альфреда.

— Она узрела свет, — насмешливо произнес Оффа. — Да, господин, на самом деле, и она верит мне, — Оффа посмотрел на меня своими печальными глазами.

— Когда-то я был священником. Наверное, нельзя перестать быть священником, а она хотела исповедаться и причаститься. Так что, с Божьей помощью, я дал ей то, в чем она нуждалась, и теперь с Божьей помощью выдал тайны, что она поведала.

— Датчане соберут армию в Восточной Англии?

— Ты увидишь, что так и будет, я уверен, но не увидишь армию, собирающуюся у Честера, и это войско пойдёт на юг.

— Когда?

— После жатвы, — Оффа говорил уверенно, таким тихим голосом, что только я мог его расслышать. — Сигурд и Кнут хотят собрать самое большое войско, какое только видели в Британии.

Они говорят, что пора навсегда завершить войну. Датчане придут, когда соберут урожай, чтобы прокормить свою орду. Они хотят, чтобы в Уэссекс вторглось самое большое войско.

— Ты веришь Брунне?

— Она сердится на мужа, поэтому да, я верю ей.

— О чём теперь говорит Эльфадель? — спросил я.

— Она говорит то, что ей приказывает Кнут, что атака придет с востока и что Уэссекс падет, — вздохнул он. — Хотел бы я еще пожить, чтобы увидеть конец этому, господин.

— Ты проживешь еще десяток лет, Оффа, — сказал я ему.

Он покачал головой.

— Я чувствую, что ангел смерти уже рядом, господин, — он заколебался, потом поклонился мне, — ты всегда был добр ко мне, я твой должник за всю эту доброту.

— Ты ничего мне не должен.

— Должен, господин, — он взглянул на меня и, к моему удивлению, в его глазах стояли слезы, — не каждый бывал ко мне добр, но ты был всегда щедр.

Я смутился.

— Ты был очень полезен, — пробормотал я.

— И из уважения к тебе, господин, в знак благодарности, я даю последний совет, — он сделал паузу и, к моему удивлению, толкнул монеты мне обратно.

— Нет.

— Доставь мне удовольствие, господин, мне хочется отблагодарить тебя, — он подтолкнул монеты еще ближе ко мне. По его щеке скатилась слеза, и он смахнул её.

— Не доверяй никому, господин, — тихо сказал он, — и остерегайся Хэстена, остерегайся армии на западе. Он посмотрел на меня и осмелился коснуться моей руки длинным пальцем.

— Остерегайся армии в Честере и не позволь язычникам уничтожить нас.

Тем летом он умер.

Затем пришло время сбора урожая, и он был хорошим.

А затем пришли язычники.

Глава десятая

Я разобрался с этим позже, хотя это знание — слабое утешение. Военный отряд прискакал в Натангравум, и никто не посчитал его присутствие странным, потому что многие воины были саксами.

Они прибыли в тот вечер, когда склеп был пуст, потому что к тому времени мир длился уже так долго, что ангелы являлись редко, но захватчики знали, куда идти.

Они поскакали прямо в римский дом рядом с Туркандином, где застали врасплох кучку стражников и перебили их быстро и со знанием дела.

Когда я приехал на следующий день, то увидел кровь, много крови.

Лудда был мертв. Я предположил, что он попытался защитить дом, его выпотрошенное тело распростерлось в дверном проеме. Лицо исказила гримаса боли.

Восемь других моих людей были мертвы, с их тел сняли кольчуги, браслеты и все ценное.

На одной из стен, где на кирпичах еще держалась римская штукатурка, кто-то сделал кровью примитивный рисунок парящего ворона.

Капли стекли вниз по стене, и я увидел отпечаток руки под хищно загнутым клювом ворона.

— Сигурд, — горько произнес я.

— Его символ, господин? — спросил меня Ситрик.

— Да.

Ни одной из трех девушек здесь не было. Я решил, что нападавшие, должно быть, забрали их с собой, но они не смогли найти Мехрасу, темнокожую девушку. Они с отцом Кутбертом спрятались в ближайшем лесу и появились только когда уверились, что это именно мои люди окружили место резни. Кутберт плакал.

— Господин, господин, — это всё, что он мог произнести поначалу. Он упал передо мной на колени, заламывая свои большие руки. Мехраса была спокойней, хотя она отказалась пересекать смердящий кровью порог дома, где мухи жужжали над вывернутыми кишками Лудды.