Стриженов не думал, что реставратор спрятал подлинник в какое-то особенное место. Скорее, полотно в квартире, покоится под обоями в каком-нибудь хитроумном тайнике или даже, замаскированное под другую картину, стоит на видном месте, скрытое от любопытных глаз слоем краски.
Стриженов снова открыл фотографии из дома реставратора. Привычно посетовал, что сам не побывал в квартире, и стал просматривать кадры. Он внимательно всматривался в обои на стенах, в фотографии полотен, считал ящики на рабочем столе и на прикроватной тумбочке. Прикидывал, где бы он спрятал украденный шедевр. Но так ничего не придумал и не нашел. В какой-то момент голова журналиста плавно опустилась на стопку бумаг и записей, он заснул под мерное гудение старого ноутбука, под мысли об утерянном шедевре.
Около восьми утра его разбудила протяжная трель мобильного телефона. Звонила Антонова. Пару секунд Стриженов сомневался, отвечать или нет, потом принял решение и, нажав зеленую кнопку, поздоровался с писательницей.
— Дмитрий Константинович, доброе утро! — радостно отозвалась она. — Я вас разбудила? Простите великодушно. Но мне нужно спросить у вас еще одну вещь. Ночью я поняла, вы не упомянули про украденную картину. Вы знаете, где она? У вас есть предположения?
— Предположений, Полина Петровна, у меня десятки, вот только проверить их нет никакой возможности, — тяжело вздохнул Стриженов. — Никто не позволит мне обыскать квартиру реставратора.
— Я понимаю. Но вы же будете искать полотно. Верно? — спросила Полина. Дмитрию показалось, писательница спрашивает об этом просто так, для порядка, а на самом деле ни секунды не сомневается, что он отыщет картину.
— Я попробую, — сдержанно отозвался Дмитрий. — Понимаете, если Солоновский нарисовал поверх шедевра Куинджи чей-то портрет или, скажем, замуровал картину в стену, я при всем желании не смогу ее отыскать.
— Конечно, — согласилась Полина, — но я думаю, он бы так не поступил. Он по-прежнему, как и до ссоры с Ниной, хотел любоваться полотном. Думаю, реставратор нашел безопасное место, куда при желании можно было заглянуть и посмотреть на полотно.
— Может, и так, — раздраженно ответил Стриженов. Он недоумевал, почему писательница пристала к нему с этой картиной? Он же разобрался, кто и за что убил Солоновского, разгадал его аферу, доказал вину Виктории, всю ночь сидел над текстом, даже уснул за столом. Ей все мало! Неудержимая. В конце концов, пусть сама ищет «Ай-Петри», раз ей больше всех надо.
Полина уловила настроение Стриженова, извинилась за ранний звонок, пожелала удачи в поисках и попрощалась. Положив телефон, Дмитрий тяжело поднялся из-за стола, размял затекшую за ночь шею, сложил руки в замок, хрустко распрямил пальцы и, подволакивая затекшую ногу, побрел в душ.
Сейчас, при свете, дня он сильно сомневался, что сможет отыскать полотно. У него не было ни ресурсов, ни связей, ни полномочий, чтобы организовать в квартире и в мастерской Игоря Степановича обыск. Если быть честным, Стриженов даже попасть в эту квартиру не мог. Оставалось смириться, что картина Куинджи утеряна, а ее место в музее заняла подделка кисти Игоря Солоновского. Надо сказать, очень хорошая подделка.
После душа, заварив кипятком растворимый кофе, Стриженов включил ноутбук и купил через Интернет билеты на вечерний «Сапсан» до Питера. Дмитрий собирался поскорее сбежать из столицы, пока поиски картины не затянули его в глубокое и беспросветное болото.
С билетами он почувствовал себя увереннее и не придумал ничего лучше, чем вместе с Марго отправиться в Третьяковку. В конце концов, Стриженов сам предлагал ей посетить музей и побродить по залам, рассматривая шедевры живописи.
В тот день Стриженов и Марго чудесно провели время. Без фанатизма, расслабленно и приятно погуляли по музею, много смеялись и обсуждали картины, потом посидели в ресторане на набережной, собрали в отеле вещи и поздним вечером сели в полупустой вагон «Сапсана». Дмитрий чувствовал, что после бессонной ночи, проведенной за рабочим столом, и насыщенного дня его веки налились свинцовой тяжестью и, как только поезд застучит по рельсам, он тотчас провалится в глубокий, беспробудный сон.
Дмитрий уже прикрыл глаза, когда до его слуха долетел громкий и сварливый разговор двух пожилых женщин, сидевших у него за спиной:
— А как же без картин? Что же, мне голые стены оставить или как? Я люблю, когда красиво. Мне вот дочка фотографии из своих путешествий распечатала: горы там, городишки маленькие с аккуратными красными крышами, башнями, цветочками. Все как по телевизору. Я этими фотографиями стены и украсила.
— А на кухне-то у тебя что висит? Страх какой-то, — послышался второй голос, скрипучий и недовольный.
— Да что сразу страх-то? Картина современная. А что мне, как у тебя, все углы иконами завесить? Я ж не верующая…
Стриженов распахнул глаза, резко развернулся, в упор посмотрел на женщин и хриплым шепотом спросил:
— Что вы сейчас сказали?!
Женщины в изумлении уставились на него. Одна из них в страхе прижала к себе крупную дорожную сумку.