Смерть, любовь и мужчины Елены Майоровой

«Когда по пути в Москву меня отпаивали стюардессы (по-настоящему под конец помог лишь стакан красного сухого, и я с высохшими глазами и без всяких мыслей просто пялился в иллюминатор на озаренные вечерним солнцем облака — горы, острова и замки, как будто ведь ничего не случилось, и что бы ни случилось, — здесь вот так всегда), то я прикидывал следующее. Какова же теперь будет жизнь у Шерстюка — если даже в моей жизни не было события страшнее? Наименее вероятно (вероятности примерно пять процентов) — он сделает что-то в таком же роде. Двадцать процентов вероятности — поедет психика, поедет крыша. Наиболее же вероятное (остальные 75 %) — отправится в Штаты и там, может быть, потихоньку, лет этак через пять придет в себя».

У него получился четвертый вариант, не предусмотренный другом, но очень похожий на первый — 5 процентов. Не сама смерть, а жизнь между ее и собственной смертью — это и есть «что-то в таком же роде». Они доказали смертью свое редкое родство душ и тел. Вот такое было у них везение в любви.

ГЛАВА 11

Они жили честно, порядочно и прямо смотрели друг другу в глаза. Как равные в таланте, уме, страсти. Они жили около года в его квартире, не расписываясь. Им было уютно и весело вдвоем. Он часто вспоминал, как сделал ей предложение. Это было на кухне. Она строгала капусту, он смотрел на нее и вдруг, неожиданно для самого себя, сказал:

— Выходи за меня замуж.

— Что? — переспросила она, но он понял, что она расслышала: ее глаза засияли.

— Выходи за меня замуж.

Она опустила глаза и очень тихо ответила:

— Хорошо.

31 января 1987 года они поженились. В такси, которое везло их в ЗАГС, звучала песня «Две звезды» в исполнении Пугачевой и Кузьмина.

(УКРАДЕННАЯ КНИГА)

31 января 1997 года.

«Леночка, сегодня одиннадцать лет, как мы поженились. Я поздравляю тебя. Вот дурачье: расписались, но не обвенчались. Собирались, да все откладывали по разным поводам.

Ох, уж эти яды (химиотерапия. — Н. Р.) То ли глюки, то ли бред. Город то скроется в пурге, то неожиданно засветится огнями. Так метет или у меня время слипается? Я знаю, что любовь ломает и очень сильных людей, не в пример мне, сводит с ума, загоняет в гроб. Как же вынести потерю любимой? На окнах узоры, которые ты так любила рассматривать».

Сергей Шерстюк был необычным человеком. Штучным творением природы. Трудно перечислить его интеллектуальные погружения в разные области знаний, веры, эмоциональных глубин. Да, он считал, что с помощью интеллекта можно укрощать эмоции, навязывать их себе, переступать через них, испытывая пренебрежение и удовлетворение. Вот что он пишет в «Джазовых импровизациях на тему смерти» 24 февраля 1973 года.

«Не бойся врагов, они — для успокоения совести. Если любить ближнего — зло, следует ли из этого, что ненависть к нему — истинное чувство? — Нет. Ненависть тоже рождает привязанность. Не подпускай к себе никого, будь сторонним наблюдателем — и тогда ты осуществишь то, что желаешь осуществить, иначе растратишь силы и чувства на пустое. Работай, а из всего, что вокруг — только черпай, никого не учи, чтобы не быть похожим на пророка или Учителя. Не создавай никакой школы, знай, что любая идея пагубна, особенно та, что похожа на необходимую, — она породит новую идею и свою смерть».

7 марта 1973 года.

«Сильные люди изживают слабости, первой же слабостью считают любовь. Но изжив ее — теряют в большинстве случаев свою силу. Только любовь следует вместе со временем… Любовь ничтожна, знать, что самое сильное в тебе — ничтожество — и не ужасаться — признак величия. Ибо знать, что это ничтожно — значит действовать, творить, ведь нельзя умереть с ничтожным…»

Он думал, что рожден созерцателем и теоретиком. Что все разложит по фразам, увидит очевидный результат и приобретет жизненный и творческий опыт. Он утверждал, что драка на ул. Горького волнует его больше, чем схватка на ринге. И храбро, т. е. отстраненно, демонстрируя безмятежность и праздное любопытство, описывает, как какой-то старик избивал тростью прохожих, а потом появились какие-то типы, которые восстановили справедливость, избив всех без исключения, в том числе — старика, и сломав его трость.

28 марта 1973 года.

«…я смеюсь над собой и над людьми, а это смешно и не более».

26 апреля 1973 года.

«Мои боги — Акутагава, Достоевский, Вейнингер, Гофман, Гоголь, — как вы находите своего ученика? Мы все твои ученики, единый бог, а я — ученик всех твоих учеников. Я вижу их, когда хочу, а ты видишь всех нас, хочешь ты того или нет. Чего я хочу? Я мастер, но где моя мастерская, бумага, холсты? Моя мастерская — мой разум. Я каюсь сейчас, мои боги. Я хотел отдать свой талант, волю и страсть женщине, забыв о вас. Я каюсь, мои боги, никакая женщина, никто из живых не может принять всего этого, никто, кроме вас».

Он пишет о женщинах, о проблемах с их абортами, чувствуя себя зрителем в цирке, зоопарке, театре — в лучшем случае. Он практически отвергает любовь.

2 июня 1973 года.