Смерть лорда Эджвера

Я была тронута вашим добросердечным… вашим очень добросердечным письмом. Все случившееся привело меня в крайнее замешательство. Кроме глубочайшей скорби, что овладела мною, я была чрезвычайно оскорблена намеками в адрес Карлотты – заботливейшей, ласковейшей сестры на свете. Нет, месье Пуаро, она не принимала наркотики. Я уверена в этом. Она испытывала ужас перед вещами такого рода. Я часто слышала, как она говорила об этом. Если Карлотта и сыграла какую-то роль в смерти того человека, то исключительно по неведению, и ее письмо ко мне доказывает это. Я пересылаю вам его, как вы и просили. Мне больно расставаться с последним письмом, написанным ее рукой, но я знаю, что вы обойдетесь с ним бережно и обязательно вернете его мне. Если оно поможет раскрыть тайну ее смерти, как вы утверждаете, что ж, тогда оно обязательно должно быть у вас.

Вы спрашиваете, упоминала ли Карлотта в своих письмах кого-то особо. Она, конечно, рассказывала о многих, но никого не выделяла. Брайан Мартин, которого мы знаем многие годы, девушка по имени Дженни Драйвер и капитан Рональд Марш – это, как я понимаю, те люди, с которыми она виделась чаще всего.

Жаль, что у меня не получается вспомнить нечто такое, что помогло бы вам. Ваше письмо было исполнено душевного тепла и понимания, и мне кажется, что вы хорошо себе представляете, как много мы с Карлоттой значили друг для друга.

Искренне ваша,

Люси Адамс.

PS. По поводу письма ко мне приходил один офицер из полиции. Я сказала ему, что уже отправила вам письмо. Это, конечно, было неправдой, но я почему-то решила, что очень важно сначала показать его вам. Кажется, Скотланд-Ярду оно понадобилось в качестве улики против убийцы. Отнесите его им. Только, пожалуйста, позаботьтесь о том, чтобы они обязательно его вам вернули. Видите ли, это последнее письмо Карлотты ко мне».

– Значит, вы сами написали ей, – сказал я, откладывая письмо. – А зачем, Пуаро? Зачем вы попросили у нее оригинал письма Карлотты Адамс?

Мой друг склонился над сложенными листками, содержавшими то самое письмо, о котором я спрашивал.

– Поистине я не смог бы ответить вам, Гастингс. Наверное, вопреки всему я надеялся, что оригинальное письмо каким-то образом объяснит необъяснимое.

– Не вижу, каким образом у вас получится игнорировать текст того письма. Карлотта сама дала его своей горничной, чтобы та отнесла письмо на почту. Тут нет никакого обмана. Да и, читая его, сразу видишь, что это самое обычное письмо и что оно подлинное.

– Знаю. Я знаю. И это все только усложняет. Потому что, Гастингс, такое письмо просто не может существовать – в его нынешнем виде.

– Чушь.

– Все обстоит именно так. Видите ли, как я уже показывал в своих рассуждениях, должны существовать определенные вещи – они следуют друг за другом в четкой последовательности и составляют вполне понятную систему. И тут появляется письмо. Оно не вписывается в эту систему. Тогда кто ошибается? Эркюль Пуаро или письмо?

– Вы не допускаете, что ошибаться может Эркюль Пуаро? – предположил я, постаравшись выразить свою мысль поделикатнее.

Мой друг посмотрел на меня с укором:

– Были времена, когда я ошибался, но только не в этом случае. Так что, если кажется, что такое письмо существовать не может, значит, оно действительно не существует. В этом письме есть некоторые факты, которые ускользают от нас. И я пытаюсь их обнаружить.

Он вернулся к изучению письма с помощью маленького карманного микроскопа. Закончив, передал страницы мне. Я, естественно, не нашел в письме ничего неверного. Оно было написано твердым, отлично читаемым почерком и слово в слово соответствовало той копии, что была передана телеграфом.

Пуаро глубоко вздохнул:

– Здесь нет никакой подделки – нет, оно написано той же рукой. И все же, поскольку, как я уже говорил, в таком виде оно не может существовать…

Он замолчал. Затем нетерпеливым жестом потребовал, чтобы я вернул ему листки. Я выполнил его просьбу, и Пуаро опять углубился в изучение.

Внезапно он вскрикнул.

К этому моменту я уже вышел из-за стола и смотрел в окно. Его возглас заставил меня обернуться.

Пуаро в буквальном смысле дрожал от радостного возбуждения. Его зеленые глаза горели. Палец, которым он указывал, подрагивал.

– Видите, Гастингс? Взгляните сюда… быстрее… подойдите и посмотрите.

Я подбежал к нему. Перед ним на столе лежала одна из средних страниц. Я не увидел в ней ничего необычного.

– Неужели не видите? У всех других листов края ровные – это отдельные листки бумаги. А у этого… смотрите… один край неровный… его оторвали, причем так, что сверху получилось больше. Теперь понимаете, что я имею в виду? Эта часть письма была написана на двойном листе, так что одной страницы не хватает.

Я тупо уставился на письмо.

– Но как такое может быть? Ведь все предложения связаны.