Смерть лорда Эджвера

Я радовался, видя, что он снова стал самим собой, хотя моя убежденность в виновности молодого Рональда не ослабла. Я предполагал, что в скором времени мой друг под натиском доводов Джеппа и сам придет к этому выводу. Просьба найти человека, купившего коробочку, была, на мой взгляд, последней попыткой спасти свое лицо.

В таком приподнятом настроении мы и сели обедать.

К своему удивлению, за одним из столиков на другом конце зала я увидел Брайана Мартина и Дженни Драйвер. Вспомнив слова Джеппа, я заподозрил романтическую связь между ними.

Они заметили нас, и Дженни помахала нам.

Когда мы пили кофе, мисс Драйвер оставила своего спутника и подошла к нашему столику. Она, как всегда, была оживленна.

– Можно мне присесть, месье Пуаро? Я хочу поговорить с вами.

– Конечно, мадемуазель. Я в восторге от встречи с вами. А мистер Мартин присоединится к нам?

– Я попросила его подождать меня. Видите ли, я хочу поговорить о Карлотте.

– Слушаю, мадемуазель.

– Вы ведь спрашивали, не было ли среди ее знакомых мужчины, к которому она относилась как-то по-особенному, верно?

– Да-да.

– Ну, я много думала… Не все события можно понять и осознать сразу. Иногда для этого приходится порыться в памяти – вспомнить множество словечек и фраз, на которые раньше не обращала внимания… Короче, вот чем я занималась. Думала и думала и вспоминала, что она говорила. И пришла к определенным выводам.

– Да, мадемуазель?

– Мне кажется, мужчина, которого она любила – или который ей очень нравился, – это Рональд Марш. Ну, тот, кто унаследовал титул.

– А что заставило вас решить, что это он?

– Однажды Карлотта заговорила о нем, правда, в общих чертах. Якобы одному человеку крупно не везет, и это сильно влияет на его характер. Что он мог бы вести достойный образ жизни, а катится по наклонной плоскости. Мол, незаслуженно обиженный, который грешил меньше, чем те, кто согрешил против него, – ну, вам наверняка хорошо знаком такой взгляд на мир. Это то, на чем строит свои иллюзии женщина, когда в ней пробуждается чувство к мужчине. Я так часто слышала подобные сентенции! Карлотта была умна, но продолжала твердить эту чушь, словно наивная дурочка, не знающая жизни. «Эй, – сказала я себе, – а в этом что-то есть». Она не называла имени – говорила в общем. Но почти сразу после этого стала рассказывать о Рональде Марше и о том, что с ним, по ее мнению, очень жестоко обошлись. Она держалась беспристрастно и говорила безразличным тоном. Тогда я не связала эти две вещи. Но сейчас… я задумалась. Мне кажется, что она имела в виду Рональда. А вы что думаете, месье Пуаро?

Она устремила на него серьезный взгляд.

– Я думаю, мадемуазель, что вы, вероятно, предоставили мне очень ценную информацию.

– Вот и хорошо. – Дженни захлопала в ладоши.

– Возможно, вы еще не слышали… – Пуаро ласково посмотрел на нее. – Тот джентльмен, о котором вы рассказывали, Рональд Марш… лорд Эджвер… он арестован.

– Ох! – От удивления у нее отвисла челюсть. – Тогда я опоздала со своими размышлениями.

– Ценная информация никогда не бывает запоздалой, – сказал Пуаро. – Во всяком случае, для меня, как вы понимаете. Спасибо, мадемуазель.

Она покинула нас и вернулась к Брайану Мартину.

– Ну что, Пуаро, – сказал я. – Неужели она не поколебала вашу уверенность?

– Нет, Гастингс. Как раз напротив – она лишь укрепила ее.

Несмотря на героическое стремление моего друга отстоять свою точку зрения, я искренне верил, что в глубине души он сдался.

В последующие дни Пуаро ни разу не упомянул о деле Эджвера. Если я заговаривал о нем, он без всякой заинтересованности давал скупые ответы. Другими словами, он просто умыл руки. Какие бы мысли ни роились в его удивительных мозгах, сейчас мой друг был вынужден признать, что его идеи не воплотились в жизнь – что первая версия по делу оказалась верной и что Рональд Марш абсолютно обоснованно обвиняется в преступлении. Только вот, будучи Пуаро, он не мог открыто признать свое поражение! Поэтому и делал вид, будто утратил интерес к расследованию.

Таково было мое понимание его отношения. И оно вроде бы подтверждалось фактами. Пуаро не проявлял ни малейшего интереса к судебным разбирательствам, которые в данном случае были чисто формальными. Он занялся другим расследованием и, как я сказал, не проявлял никакого интереса, когда упоминалось дело Эджвера.

Прошло почти две недели с тех событий, о которых я рассказал, и мне пришлось убедиться в том, что моя интерпретация его отношения оказалась совершенно ошибочной.

Было время завтрака. У тарелки Пуаро, как всегда, лежала внушительная стопка писем. Он отсортировывал их, перебирая ловкими пальцами. Неожиданно издал довольный возглас, взял письмо с американским штемпелем и вскрыл конверт маленьким ножичком. Я наблюдал за этим действием с большим интересом, так как письмо явно обрадовало его. Содержимое конверта было довольно пухлым.

Пуаро дважды прочел его и поднял глаза.

– Гастингс, хотите взглянуть?

Я взял письмо и начал читать:

«Дорогой месье Пуаро,