Смерть на Кикладах

Теперь туда путь заказан. Имение, поместье, рабов, – все заберут в казну! Все богатство, что копил годами – развеется, как дым.

Он едва снова не завыл от жалости к себе. Глотнув медовой горечи пятидесятилетнего фалерна, Апелла закрыл глаза и почувствовал, как обжигающий ком, прокатившийся по пищеводу до желудка, наконец-то согрел его внутренности, и зубная дрожь вдруг прошла вместе с судорогой, что ломала его члены. Он расслабился, и сознание его постепенно прояснилось.

Какой же он тупица! Корабль! У него ведь теперь есть корабль!

Готовый к отплытию и ждущий только его слова, чтобы пуститься в путь. Набитый под завязку товарами и подарками для правителей в Эфесе – втором по величине городе Республики. Амфоры с маслом и вином из Кампаньи, одного фалернского из кладовых фамильного поместья патриция с южного склона Палатинского холма – двадцать амфор.

А сундуки с драгоценностями и оружием? Подарок правителям Эфеса в обмен на возможные услуги в будущем от сенатора Катилины.

Будущем?

Апелла судорожно вздохнул – вздох был похож скорее на всхлип. Все, нет будущего! Никакого будущего больше нет у его патрона! И если Апелла будет сидеть здесь и рыдать, то и у него никакого будущего тоже не будет, к авгурам24 не ходи! Этот корабль теперь принадлежит ему, Апелле! Справедливая компенсация за все его потери. И никакое это не предательство. Игра проиграна!

Что значат набранные в спешке два легиона Сергия Катилины против двадцати шести легионов закаленных в битвах бойцов Сената, объявившего Катилину «врагом отечества»? Ничего! Апелла очень хорошо умел считать. Апелла был не дурак. Недаром он так обогатился на торговле. Даже меньше, чем ничего. Его бывший хозяин уже мертвец, просто он еще этого не знает. Но звериное чутье Апеллы рисовало ему картины ближайшего будущего в самых кровавых красках. Патрицианская гордость не дает его господину сбежать. Катилина будет биться до конца во главе двух своих жалких легионов и погибнет на поле боя. Но Апелла отнюдь не гордый!

Бежать!

Морем. Немедленно. Как можно дальше! В Эфес, в столицу крупной провинции. Там примут, – там его знают. Там он затеряется среди людей в огромном городе, как осенний лист среди опавшей листвы, надежно скроется до лучших времен, улестит правителей дарами и вином и купит их защиту.

Цицерон не вечен. Подождем!

Сенат и народ Рима не станут тратить время и средства на розыски какого-то вольноотпущенника. А если Апелла и там почувствует угрозу, что ж… Парфия рядом, там его не найдут. Парфяне примут беглеца и не выдадут Риму. Там у Апеллы тоже есть нужные люди. А с деньгами и товарами он устроится везде.

Будьте вы все прокляты! Скорее, медлить нельзя ни в коем случае!..

Он бросил взгляд на притихшую фамилию и маленького запуганного виночерпия, застывшего у колонны с тяжелым кувшином в дрожащих руках.

Всех придется оставить здесь, чтобы не вызывать подозрений, промелькнуло у него в голове. Никому из них не доверяю. Слишком меня ненавидят. Продадут, к оракулу не ходи. Боятся и ненавидят. Наперегонки побегут. Эх, жаль, нельзя их всех сейчас… Времени нет. Возьму только двоих: старого грека, что служит мне второй десяток лет, и этого мальчика, плотоядно облизнулся вольноотпущенник. Впереди трудные времена, он поможет мне их пережить и скрасит мое бегство. Не забыть заветную шкатулку.

Допив чашу с вином цвета темного янтаря, пока дно не показало фривольные сцены, что он велел перерисовать со стен лупанария в Помпеях, Апелла окончательно пришел в себя.

– Мне необходимо проверить, все ли погрузили на корабль, как я приказал! – заявил он громким, но нетвердым еще голосом и откашлялся. – Вы, двое, – ткнул он пальцем в старого грека и мальчишку-виночерпия – собирайтесь! Пойдете со мной. И подними свиток с пола! Мы ночуем сегодня на корабле. Всем остальным ждать нас завтра. И смотрите у меня! – прорычал Апелла, сжимая мясистые пальцы в кулак. – Узнаю что – кожу сдеру. Никому виллу не покидать под страхом смерти. Ни с кем не говорить – под страхом смерти. Кто провинится – умирать будет долго, уж я об этом позабочусь!

Побелевшие от страха лица слуг показали, что хозяина своего они знали давно и очень хорошо…

Скоро они разошлись, молча и сумрачно, не глядя друг на друга, а венок из виноградных листьев остался одиноко лежать на мозаичном полу опустевшего триклиния.

Часть четвертая