Смерть на Кикладах

– Файер… Файер… – словно пытаясь вспомнить, со вздохом пробормотал ученый. – Увы, нет. Ничего мне не говорит! – Он взял в руки увесистый фолиант и, разочарованно качая головой, осторожно понес его обратно на полку.

– Да, Файер, – подтвердил Алекс. – Николас и Перренель Файер.

Раздавшийся через мгновенье жуткий грохот заставил Алекса и Виктора подскочить в своих креслах, но академик, не обращая никакого внимания на ценную книгу, выпавшую из его внезапно ослабевших рук, повернулся к ним и тихо спросил:

– Что?! Что вы только что сказали?..

Часть пятая

Делай добро, и от плода трудов твоих, который дает тебе Бог, давай всем бедным просто, нимало не сомневаясь, кому даешь. Всем давай, потому что Бог хочет, чтобы всем было даруемо из Его даров. Берущие отдадут отчет Богу, почему и на что брали. Берущие по нужде не будут осуждены, а берущие притворно подвергнутся суду. Дающий же не будет виноват; ибо он исполнил служение, какое получил от Бога, не разбирая, кому дать и кому не давать…

св. Ерм, 94, 182

Мелкий косой дождик, то усиливаясь, то затихая под порывами весеннего ветра, уже третий день смывал и все никак не мог смыть пыль и привычную грязь с неровных каменных мостовых ремесленного квартала, наполняя водостоки мутными бурлящими потоками, что несли всякий сор в сточные канавы, а оттуда – в Сену.

Редкие прохожие этого часа кутались в плащи, широкополые шляпы и капоты, старались выше поднимать ноги, переходя через улицу, залитую водой и черной вязкой жижей. Влажные черепичные крыши блестели под лучами изредка проглядывавшего слабого солнца, трубы из потемневшего от времени кирпича исправно дымили, стены домов в мокрых разводах были серыми и грязными.

На перекрестке улицы Экривен17 с улицей Мариво было так же мокро, темно и безрадостно, как и во всем остальном квартале.

Утренний дозор на башне Шатле протрубил около часа назад, возвещая начало нового дня.

Темный внушительный силуэт старой романской церкви Сен-Жак-де-ла-Бушери, построенной в честь Святого Иакова на деньги гильдии мясников, был заметен издалека. От этой церкви начинался путь паломников в Испанию, к Сантьяго-де-Компостелла, где хранились мощи святого апостола. Но в промозглой и сырой пустоте весеннего утра, сотканного из запахов сырости, свежеиспеченного хлеба и нечистот, что хозяева окрестных домов, недолго думая, выливали по утрам прямо из окон на улицу, ничуть не заботясь о прохожих, висела какая-то недосказанность, ожидание события, которое вот-вот должно было произойти. Шел тысяча четыреста тринадцатый год от Рождества Христова.

За последние несколько лет, несмотря на усилившиеся налоговые поборы на войну с Англией, чуму, что приходила каждый четвертый год и собирала свою мрачную обильную жатву, суровые холодные зимы и неурожаи, обнищание и разорение парижских ремесленников, – жизнь все равно брала свое.

Все правобережье старого Парижа от моста Менял превратилось в огромный рынок: в Сен-Жан-ан-Грев торговали сеном, в Веннери – овсом, на улице Ферр – галантереей, у причала Сен-Жермен и на Гревской площади – дровами и древесным углём, на улицах Мортельри и Бушери – строительным лесом, на улице Гранд-Бушери – мясом, на улице Мариво – проволокой и гвоздями, на улице Сен-Дени – бакалеей, конской упряжью и лекарствами, у Пьер-о-Ле – молочными продуктами, у парижских ворот – горшками. Ремесленники правого берега производили сукно и текстиль, кожи и башмаки, сундуки и лари.

Здесь же, у церкви Сен-Жак жили писцы – немногочисленное и самое бедное сословие ремесленников. Получив предварительное разрешение от кюре местного прихода, они пристраивали у стен церкви свои крошечные деревянные хибарки, которые с трудом, только-только, вмещали небольшой столик или конторку и их самих, а просители были вынуждены общаться с писцами через окошко, поскольку для клиентов места в такой «конторе» уже не оставалось.

В начале тысяча четыреста тринадцатого года созванные «Генеральные штаты» озвучили королю жалобы на злоупотребления, вымогательства и лихоимства королевских чиновников, но голос Парижа не был услышан. В ремесленных кварталах немедленно вспыхнуло восстание.