Смерть на Параде Победы

Из красивых глаз Будницкой хлынули слезы. Она повалилась на бок и громко зарыдала, закрыв лицо руками. Алтунин совершил традиционно полагающиеся действия — открыл форточку, обеспечивая доступ свежему воздуху, сел рядом со стаканом воды в руке, улучив момент, передал стакан Будницкой, которая тут же вылила его на покрывало, говорил что-то успокаивающее… Ничего не помогло, Будницкая успокоилась только через четверть часа. Умолкла, потерла ладонями лицо, буркнула что-то и убежала умываться. Вернулась не скоро, Алтунин успел заскучать, но зато держалась спокойно, только нижняя губа едва заметно подрагивала. Снова села на кровать, напротив Алтунина, вздохнула и спросила:

— Вы мне правду про Федора сказали или на понт взяли, как последнюю дуру?

— Как я могу вас за дуру считать? — в том же духе ответил Алтунин. — Все, что я сказал, — истинная правда. Иначе бы я к вам и не пришел. Отдел по борьбе с бандитизмом, Вера, не интересуется отбывшими наказание снабженцами… Где сейчас Половникин?

— Не знаю, — пожала плечами Будницкая. — Он говорил, что живет в каком-то общежитии у черта на куличках, на Мироновской улице, кажется. Там нет телефона. Он сам приходит. Сюда, не в ресторан, в ресторане он всего один раз был, когда объявился весной. Звонит из автомата на углу, и если я одна дома, то поднимается. Последний раз был в среду. Пришел утром, в половине одиннадцатого, ушел в два…

Будницкая сделала правильные выводы. Рассказала все, что знала, и показала Федины подарки — бусы из крупного жемчуга, золотые серьги с бриллиантами и золотой браслет, тоже с бриллиантами. «Серьги заграничные из золота 750-й пробы с бриллиантами каплевидной формы по два карата каждый» вспомнил Алтунин пункт первый из перечня драгоценностей, составленного женой дантиста Шехтмана. «Повезло, — подумал он. — Это называется: „Раз — и в дамках!“».

Алтунин вышел в коридор, позвонил в МУР, попросил прислать двух человек для засады в квартире, где жила Будницкая, и пошел на кухню знакомиться с соседкой, открывшей ему дверь. Заодно познакомился и с третьей жительницей квартиры, учительницей немецкого из двадцать девятой школы на Смоленском бульваре. В двух словах, не особо вдаваясь в подробности, описал им ситуацию, предупредил о том, что в квартире будет организована засада, попросил не волноваться и никому посторонним ничего не рассказывать, а затем попросил взять паспорта и пройти в комнату к Будницкой. Для составления протокола изъятия вещественных доказательств требовались двое понятых…

Половник появился в Большом Каретном в понедельник, восемнадцатого июня, в половине восьмого вечера. На Петровке в этот момент только что закончилось партсобрание. Подполковник Сальников, лишившийся величественности вместе с секретарской должностью, в одиночестве спускался по лестнице, стараясь не слушать, как наверху сотрудники поздравляют с избранием старшего оперуполномоченного отдела по борьбе с мошенничеством майора Камардина. Алтунин тоже был в толпе, окружившей Камардина. Люди вокруг громко шумели, и он не сразу понял, что говорит ему Семенцов и почему тот настолько возбужден, словно это его избрали секретарем парторганизации…

В молодости, в самом начале бандитских дел, у Федора Половинкина была другая кличка — Борзач. Получил ее Федя не за свою прыть, а за замечательно острое обоняние. Он мог с завязанными глазами определить, кто из дружков-товарищей стоит перед ним, мог, понюхав щепоть махры, сказать, чего и сколько в нее подмешали, ну а тухлую селедку чуял за километр. Кличка Федору не нравилось, да и какому вору могло оно прийтись по душе? «Борзач» сильно смахивало на «легаш», а «легашами» зовут известно кого. Поэтому, попав в первый раз за решетку, Федя стыдной клички сокамерникам не назвал, и те, по созвучию с фамилией, прозвали его Половником. Половник — нормальная кличка, ничего позорного в ней нет, никаких постыдных ассоциаций она не вызывает. О своем чутком обонянии Половинкин впредь предпочитал не распространяться. Те, с кем он начинал, давно сгинули, кто от воровского ножа, кто от милицейской пули, кто от пьянства.

Неладное Половник почуял сразу, как только Верка, у которой сегодня был выходной, открыла ему дверь. Из квартиры, в которой жил только один мужчина, некурящий доцент МГУ, не пахло, а прямо-таки несло запахом мужских тел и дешевого табака. Оперативники, сидевшие в засаде, несколько дней подряд не попадали домой и не имели возможности ни помыться, ни сменить одежду. Оба они были курящими, но выходить курить на лестницу не имели права и потому смолили по очереди в открытую форточку. Часть дыма при этом распространялась по кухне и коридору. Можно было предположить, что к кому-то из Веркиных соседей, про которых Половник у нее заранее все выспросил, пришли гости, но гости интеллигентных людей пахнут иначе. Да и в Веркиных бесстыжих глазах сегодня плескалась не страсть, а страх. Как-то затравленно смотрела она на Федю, не по-обычному, не так, как всегда.