Смерть на Параде Победы

Узнав от Гришина, что задержанный отказался отвечать на вопросы и что через полтора часа за ним приедут из Управления НКГБ, Алтунин явился к начальнику отдела и попросил не по-уставному, а по-человечески:

— Алексей Дмитриевич, разрешите поговорить с диверсантом, пока его не увезли.

— Что так? — недобро удивился Ефремов. — Если делать нечего — помоги Бурнацкому и Семенцову остальных задержанных допрашивать.

— А что там помогать? — удивился Алтунин. — Они у него сидят по разным комнатам и пишут в три руки чистосердечное, начиная с выноса из роддома. А Семенцов ходит от одного к другому, делает страшные глаза и бурчит под нос про высшую меру социальной защиты. Так что там все в ажуре. Я не просто так прошу, я его слабину знаю. Успел почувствовать.

— Если знаешь, то почему мне не сказал? — еще более недобро спросил начальник. — Хотел показать, что ты умнее меня? На мое место метишь? Что-то это на тебя не похоже, капитан.

— Да как вы могли!.. — Алтунин едва не задохнулся от обиды. — Просто я не подумал… то есть — думал, что вы сами поймете… Вы же это… на три аршина в землю видите…

— Ты меня с геологом перепутал, — тон ефремовского голоса немного смягчился. — Ладно, чем черт не шутит. Тебе кабинет уступить?

— Ну зачем же вы так, товарищ майор? — упрекнул Алтунин. — То в больные на всю голову записываете…

— То в очень здоровые, — сказал начальник отдела и снял трубку аппарата внутренней связи…

Диверсант не выказал никакого удивления по поводу столь скорого вызова на повторный допрос. Вошел, сел и с таким вниманием уставился на стену, словно там висел не плакат с суровым красноармейцем и вопросом: «Ты чем помог фронту?», а васнецовские «Богатыри», любимая картина Алтунина.

Начальник отдела выразительно посмотрел на свои наручные «Командирские», которыми его наградили в сорок втором за обезвреживание банды Родиона Малофеева по кличке Крот. «За личное мужество», гласила надпись на корпусе. Личное мужество заключалось в «чистом» взятии тремя сотрудниками восьмерых вооруженных до зубов бандитов. «Чистое» означало без потерь среди сотрудников, двух особо резвых бандитов, в том числе и самого Крота, положили на месте. Остальных расстреляли двумя неделями позже.

Алтунин едва заметно кивнул, понимаю, время, но разговор начинать не торопился, давал задержанному «дозреть» до нужной кондиции. Допрос, он же чем-то сродни рыбалке — поспешишь подсечь, рыба сорвется с крючка и уплывет. Жди потом, пока снова клюнет… Когда же решил, что пора, сказал:

— После драки кулаками не машут. Русский человек должен знать такую пословицу.

Задержанный продолжал рассматривать плакат.

— Был бы какой-нибудь фон-барон или, хотя бы, безмозглый мюнхенский лавочник, я бы тебя еще понял, — ничуть не смутившись молчанием собеседника, продолжил Алтунин. — После нас — хоть потоп. Гитлер так же думал со своей бандой, когда мальчишек и стариков под танки бросал. А ты ведь не такой…

Левая щека задержанного, обращенная к Алтунину и начальнику отдела, слегка дернулась.

— Не такой, — уверенно повторил Алтунин. — Говорят, что ты имя свое настоящее назвал, чтобы впоследствии тебя можно было бы в архивах найти. Значит, о чем-то ты там себе думаешь… А если думаешь, то почему продолжаешь убивать, когда война уже закончилась? Почему?

Соловьев-Константин перевел взгляд на Алтунина.

— Кого я убиваю? — спокойно поинтересовался он тоном взрослого дяди, разговаривающего с несмышленым ребенком. — Сижу вот тут перед вами. В наручниках…

— Ты — сидишь! — согласился Алтунин. — А дружки твои пока еще на воле гуляют. Готовятся к очередной акции, а попутно грабежами и убийствами занимаются! Сколько трупов за вами, вы не считаете?! Нет у вас такого реестрика, чтобы на том свете перед хозяевами вашими отчитываться?! Канарис там ваших отчетов заждался уже небось!

Пронять проняло, но не тем, чем собирался пронять Алтунин.

— Грабежами?! — вскинулся Соловьев. — Вот этого, пожалуйста, не надо! Я знаю, что у вас принято на одного арестанта все нераскрытые преступления вешать, но…

— Откуда такие сведения? — прищурился Алтунин. — От Федьки-Половника небось?

— Не знаю я никакого Федьку-Половника!

— Сейчас узнаешь! — пообещал Алтунин, вставая. — Разрешите отлучиться на минуту, товарищ майор?

— Разрешаю, — буркнул начальник, которому ход допроса явно не нравился.

Не прошло и минуты, как Алтунин вернулся с папками в руках.

— Узнаешь друга Федю?! — спросил он, показывая Соловьеву фотографию Половинкина. — По глазам вижу, что узнал. А вот этого старика узнаешь?! А покупательницу из Столешникова?! А старшину с Остаповского шоссе?! А ребят, которые ценности везли, узнаешь?! А этого узнаешь?!

Алтунин немного увлекся, показывая фотографии, дошел до состояния, близкого к истерике. Спасибо начальнику отдела, перехватившему инициативу допроса подобно тому, как перехватывают из рук раненого бойца знамя. Ефремов хлопнул ладонью по столу и рявкнул:

— Хватит! Нечего с ним тут рассусоливать! С такими один разговор — девять граммов свинца в затылок и во рву закопать! Героя он мне тут будет строить!