Смерть на винограднике

Фламан явно удивился:

– Но у нее же остановилось сердце.

– Да, Ален. И несмотря на это, нам надо знать, кто побывал в ее палате.

Фламан бросил взгляд на часы.

– Они только что сменились с дежурства. Сейчас позвоню им.

– Вот и хорошо. А я свяжусь с комиссаром по мобильнику и введу его в курс дела.

Когда Фламан ушел, Верлак встал и уставился в окно на желтую стену тюрьмы, жалея, что виновник смерти Сюзанны Монмори еще не там.

Антуан Верлак не мог припомнить, когда в последний раз он так долго шел пешком до своего дома, находившегося на расстоянии нескольких кварталов от Дворца правосудия. На улице Рифль-Рафль он вдруг обнаружил, что смотрит отсутствующим взглядом на витрину кондитерской, спохватился, перешел через улицу Поль Берт и поднялся по ней вверх до короткой Эскичо Куд, или «Ободранные локти» по-провански, – даже не улочки, а узкого переулка, ведущего к его дому. В вестибюле он опорожнил почтовый ящик – обычно набитый счетами, но сегодня содержавший единственную открытку, – а затем медленно поднялся по лестнице, чувствуя себя как после удара в живот. На такой скорости он успел заметить, сколько краски облупилось с трехсотлетних стен и сколько керамических напольных плиток треснуло и разболталось в гнездах.

Радуясь, что попросил Марин зайти за стейком к сегодняшнему ужину, он вошел в квартиру и высыпал мелочь из карманов на кухонный белый стол под каррарский мрамор, а потом выложил туда же коммуникатор «блэкберри». Как раз в этот момент раздался сигнал – пришло сообщение от Марин: «Опаздываю, тут кошмар на почте! Буду через полчаса со стейком и десертом от „Мишо“!» Длина квартиры Верлака втрое превосходила ширину. Он направился в ванную, отделенную от спальни перегородкой из толстого стекла, и пустил в ванну воду. В спальне он задержался взглядом на гигантской черной картине Пьера Сулажа, потом повернулся и выглянул в одно из двух окон, выходивших в тихий, заросший деревьями двор. Единственным звуком здесь было пение птиц, и Верлак снова исполнился благодарности за то, что упорства и удачи оказалось достаточно, чтобы подыскать эту квартиру в самом центре города. Он разделся, погрузился в ванну, зажал нос и трижды окунулся с головой в горячую воду, надеясь, что, когда он вынырнет в очередной раз, выяснится, что мадемуазель Монмори каким-то чудом ожила.

Верлак дотянулся до маленького прованского табурета с плетеным тростниковым сиденьем, где лежала стопка пушистых белых полотенец, и взглянул на открытку, которую принес с собой. Открытка была ярких, почти флюоресцентных оттенков, как будто из шестидесятых годов. Передний план на ней занимали высокие зеленые растения с мясистыми листьями, на заднем виднелась сушильня, крытая соломой, а рядом с ней фермер в соломенной шляпе наклонялся, чтобы сорвать большой лист. Верлак заулыбался, сразу же узнав знаменитые табачные плантации Виньялеса на западе Кубы. Он перевернул открытку и прочел: «Сделал, как ты сказал, и навестил твоих друзей, табачных плантаторов. Потрясающие люди! И вправду соль земли. Такие сильные, гордые и щедрые, что даже не верится. Совсем меня забаловали. Завтра обратно в Гавану – надеюсь, там благодаря чуду и без счета выпитому рому я наконец-то научусь как следует танцевать сальсу в „Каса де ла музика“! Целую-обнимаю, Арно».

Улыбаясь, Верлак выбрался из ванны, открыл сток, натянул джинсы и тенниску, направился на кухню и пристроил открытку от Арно на холодильник. Восемнадцатилетний Арно писал так же складно, как и говорил, и Верлак ощутил легчайший прилив гордости при мысли, что именно он подкидывал парню подработки, в результате чего тот сумел скопить средства на самое настоящее приключение перед началом серьезной учебы. Арно со своей матерью-вдовой жил в том же доме, что и Верлак, этажом ниже.

Верлак открыл кухонный шкаф, выбрал дедовский стакан из хрусталя баккара и плеснул себе виски под названием «Слезы писателя», который его друзья Жан-Марк и Пьер привезли из Дублина. Усевшись в клубное кресло, он открыл хьюмидор, стоявший рядом на столике, и оглядел коллекцию сигар, проверяя влажность легкими прикосновениями пальцев. Наконец он выбрал длинную толстую робусту марки «Ойо де Монтеррей», вдумчиво понюхал ее, обрезал кончик и неторопливо поджег противоположный новой факельной зажигалкой, только что купленной в табачном магазине. Попыхивая сигарой, Верлак откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза. Рядом с блокнотом лежал сборник стихов Чеслава Милоша, который он открыл наугад. Верлак считал, что истинный ученый прочитал бы все стихи один за другим, в том порядке, в котором они были отобраны и отредактированы, но сам никогда не читал поэзию таким образом. Ему пришло в голову, что стихи он читает для того, чтобы найти в них строки, отражающие его сиюминутные настроения.