Смерть на винограднике

Усиливающийся шум заставил ее оглянуться: в церкви вдруг стало людно, пожилые женщины входили, неся большие охапки цветов и взволнованно переговариваясь. Ну конечно, подумала Марин: сегодня же суббота в начале сентября, наверняка здесь намечается свадьба, а то и две. Она встала с места и направилась в придел, чтобы поставить свечу. В южном приделе всегда было слишком влажно и неуютно, и Марин заметила, что стены здесь облупились и потрескались еще сильнее, чем в ее прошлый приход. Бросив два евро в прорезь свечного ящика, она услышала гулкий стук монеты. Наклонив голову и сложив вместе ладони, Марин принялась молиться – всем святым, какие только услышат ее. Потом подняла руку и осторожно ощупала внешнюю сторону левой груди. Опухоль была на месте – совсем как твердая горошина, или, пожалуй, размером побольше, с ядрышко миндаля. Несколько минут Марин стояла неподвижно, глядя на мерцающее пламя свечи и пытаясь абстрагироваться от шума в церкви у себя за спиной. На этот раз ей помогут не святые, а современная медицина, и все-таки хорошо, что она сюда зашла. Обернувшись, она некоторое время наблюдала, как хлопочут женщины, украшая церковь, и почти позавидовала их субботним хлопотам. Как приятно, наверное, твердо знать, что и когда ты должен делать.

– Вот так встреча! – произнес мужской голос у нее за спиной. – Неужели Марин Бонне?

Обернувшись, она увидела перед собой улыбающегося священника, отца Жан-Люка.

– Здравствуйте, святой отец. – Она пожала ему руку и еле удержалась, чтобы не добавить: «Давно не виделись», – хотя улыбающийся священник, по-видимому, ничуть не обижался, что ее нога не переступала порог церкви с самых похорон Этьена де Бремона. Собеседнику Марин хватило такта не спрашивать, что она делает в церкви, – впрочем, он видел, как она ставила свечу.

– Как вам наше приобретение? – спросил он, кивая в сторону органа, который занимал большую часть хоров.

– Изумительно, – откликнулась Марин. – Родители говорили, что он огромный, но я понятия не имела, насколько.

– Вашу матушку пришлось убеждать, что продажа вина, особого купажа «Сен-Жан де Мальт», поможет расплатиться за орган, – сообщил священник. – Но едва она взялась за дело, как оказалось, что в коммерции ей нет равных!

Марин рассмеялась:

– Я купила несколько ящиков, и многие мои друзья тоже.

– Хорошее «розе», верно? – спросил отец Жан-Люк. – Я не большой любитель розового, в жару предпочитаю пиво, но это вино и вправду отменное.

Марин улыбалась и кивала, радуясь тому, что священник поделился с ней мнением о винах.

– Ну, мне пора, – продолжал он. – Как видите, на сегодня у нас большие планы.

– Да, вижу, святой отец. – Она снова пожала ему руку. – Хорошего вам дня.

– Вам тоже, Марин. Рад был повидаться.

Она проводила его взглядом: дойдя до алтаря, священник повернул направо и скрылся в ризнице – вероятно, решил перекусить до того, как в церкви начнется свадебная суматоха.

– Это вы, мадемуазель Бонне? – раздался за спиной женский голос.

Обернувшись, Марин увидела пожилую даму с седыми волосами, здоровым румянцем и ясными голубыми глазами.

– А-а, мадам Жубер! – заулыбалась Марин. – Как поживаете?

– Ох, ни минуты покоя! – обмахиваясь ладонью, ответила Филомена Жубер. – У нас сегодня три свадьбы, так что мы, как видите, ужасно заняты цветами! Да нет же, Констанс, лилии не туда!

Мадам Жубер жила по соседству с Марин, из их окон открывался один и тот же вид на двор, отделяющий улицу, где жила Марин, от улицы Кардиналь.

– Как дела у месье Жубера? – поинтересовалась Марин.

– Семьдесят три года – и все еще работает! – посетовала мадам Жубер. – Из типографии его не выманишь даже всем чаем, какой только найдется в Китае! Подумать только, а кое-кто во Франции собирается уходить на пенсию в шестьдесят!

Марин улыбнулась, зная, что мадам Жубер имеет в виду партию социалистов и их сторонников. Любимая мозоль Антуана Верлака.

– Если месье Жубер все еще работает, это даже хорошо, что у вас много дел в церкви и в хоре, – заметила Марин.

– Ох уж эта мне церковь! Я знаю ее, как будто сама построила!

Марин улыбнулась, отмечая, как интересно мадам Жубер переиначила старинную прованскую поговорку.

– Вас крестили в этой же церкви? – спросила она.

– О господи, нет! Это происходило далеко от Экса.

– На севере? – предположила Марин.

– Да, в Ронь!

Марин стоило немалого труда не рассмеяться. Название Ронь носил городок в тридцати минутах езды на север от Экса. А Марин, упоминая про север, имела в виду Нормандию или Бретань.

– В Экс я переехала, когда вышла замуж, – продолжала мадам Жубер. – Констанс! – Филомена Жубер воинственно подбоченилась, увидев, как ее помощница ставит перед кафедрой не тот букет белых роз. – Мне пора, мадемуазель Бонне, – спохватилась она. – Может, в одну из суббот мы украсим церковь и для вас, а?

Марин отважно улыбнулась, стараясь не думать о горошине в левой груди и об Антуане Верлаке, которому ненавистен институт брака.

– Может быть, – негромко ответила она.

– Пожалуй, на этот раз попробую эфиопский.

– В дополнение к вашему обычному итальянскому, так? – спросила Магали.