Смерть надевает маску

— Да все всё прекрасно понимают, — проговорила я. — Половина Лондона это обсуждает. Нет смысла отрицать это передо мной.

— У меня не было интрижки с Элен Рено. — Майло сказал это так спокойно, что я пришла в ярость. Как будто он считал меня напрочь лишенной разума.

Я остановилась и повернулась к нему. Зря мы затеяли эту прогулку. Я не могла слушать его ложь хладнокровно.

— Не хочу говорить об этом сейчас, Майло, не хочу. Мне нужно время подумать.

— Как это понимать? — спросил он.

Я посмотрела на него.

— Тебе лучше переночевать в клубе, в «Ритц», в Торнкресте. Мне все равно, где…

Если так хочется — у Элен Рено. Где угодно, лишь бы не в моей квартире.

— Эймори… — вздохнул он.

— Пожалуйста, Майло, — невольно прошептала я и сделала глубокий вдох, чтобы продолжить в полный голос. — Все и так сложно — давай не будем делать еще хуже.

Его взгляд остановился на моем лице, и я приказала себе твердо посмотреть в эти голубые глаза. Нужно было дать ему понять, насколько решительно я настроена. С этим нельзя справиться так же просто, как с прежними похождениями. Я поняла, что не смогу вечно делать вид, будто ничего не замечаю. Нет, теперь это последняя капля.

— Что ж, — сказал он наконец. — Позже я пришлю Паркса за своими вещами.

— Лучше не придумаешь.

Мы продолжали стоять и смотреть друг на друга. Между нами высилась невидимая стена — может быть, непреодолимая стена. Все выглядело абсолютно безнадежно.

— Могу я позвонить тебе через день-другой? — спросил он вежливо. Трудно понять, что за этим стоит. Как всегда, Майло выразил только то, что хотел, — и не больше.

— Да, — ответила я. — Было бы хорошо.

Он взял мою ладонь. Подержал какое-то время, прежде чем пожать. А потом отпустил, повернулся и неспешно и не оглядываясь зашагал прочь.

Несколько секунд я смотрела ему вслед, а после пошла дальше в парк. Попробовала было утихомирить вихрь эмоций, бушевавший в душе, но оставила тщетную попытку. Что преобладало: ярость или грусть? Я затруднялась дать однозначный ответ. Единственное, что я могла сказать наверняка, это то, что в устах его не было раскаяния — только извинения. Сколько раз я принимала его объяснения, верила в то, во что он просил меня поверить… Сейчас этого не повторится. Верить я больше не могу.

Я дошла до другого конца парка и тяжело плюхнулась на лавочку. Хотелось заплакать, но я слишком устала даже для этого. К подобной ситуации шло уже очень давно, и вот наконец мы здесь, и что же я чувствую? Немое смирение. Словно предвидела: двухмесячная идиллия, которой мы так наслаждались, была слишком хороша, чтобы длиться долго.

Бесплодная, приводящая в ярость неразбериха…

И больше всего злило то, что несмотря на все это, я до сих пор ужасно его любила.

Успокоившись, я отправилась домой. Еще успею все обдумать, когда приду в себя. А сидеть в парке и демонстрировать свое несчастье окружающим — нет, этим делу не поможешь.

Уже подходя к дому, я увидела знакомую фигуру, выходившую из него. Инспектор Джонс.

Из-за своей эмоциональной «растрепанности» у меня возникла мысль обойти здание, чтобы избежать встречи с ним. Но прежде чем я решилась, он уже успел меня заметить. Впрочем, я хотела с ним поговорить, и сейчас было самое подходящее время. Уныние из-за семейных проблем точно не поможет разгадать загадку убийства Джеймса Харкера.

Я махнула рукой и направилась в его сторону, в надежде — пусть и тщетной, — что бурные события сегодняшнего утра не отражаются у меня на лице.

— Здравствуйте, миссис Эймс. Только что был у вас. Горничная сказала, что вы куда-то вышли.

— Прогуливалась по парку. Как ваши дела, инспектор?

— Я в полном порядке, миссис Эймс, — ответил он приятным тоном, проницательно на меня взглянув. — Как ваши дела?

Вопрос, пожалуй, не был продиктован одной только вежливостью, но я отмахнулась:

— Все хорошо, спасибо, инспектор. Сказать по правде, у меня как раз появилась пара вопросов, которые я хотела бы с вами обсудить. Поднимемся?

Я не была настроена проводить время в компании, но отвлечься не помешает.

Мы вместе поднялись на лифте. Винельда приняла его плащ и шляпу с исключительной вежливостью, и я сразу же вспомнила о ее особом отношении к полицейским. Тот факт, что инспектор пренебрег своими привычными манерами, заставил меня признать: наши отношения продвинулись далеко вперед. Джонс вел себя уже не так официально, как раньше, и даже не отказался от чашки черного чая, когда Винельда принесла в гостиную чайничек. Я не могла отделаться от чувства, что теперь мы стали друзьями.

— Мистер Эймс уехал? — спросил инспектор, когда мы уселись друг напротив друга. В его взгляде читалось понимание. Может, он встретил Майло, возвращавшегося с нашей прогулки?

Я решила говорить без обиняков. В конце концов, долго что-то скрывать от детектива все равно не получится.

— Вы видели фотографию в газетах?

Джонс не стал притворяться, что ничего не знает:

— Видел.

— Да, я так и думала. — От его взгляда почти ничего не может укрыться. — Так вот, я попросила Майло пожить где-то в другом месте. Мне нужно о многом подумать.

— Понятно.