Смерть-остров

— Полторы тыщи не дам, а с тыщонку наберём. Остальные полста найдёшь в управлении Рабоче-крестьянской милиции. У них там раскулаченных девать некуда.

— Алексей, родной, ты мне как кровный брат! Запомни, если чо, то я тебе завсегда!

— Да что мне твоё «завсегда», мне, что ли, жалко? У меня этого добра полно, сегодня ещё привезут. Забирай! — сказал Алексей и раскатился горошинами смеха.

Чусов вздрогнул. Егор Павлович познакомился с Алексеем Родниным на оперативном совещании. Этот улыбчивый парень понравился ему своей открытостью, раскатистым смехом и щедростью. Убеждённый коммунист, много и упорно учится, часто посещает партийные курсы. Алексей бывал у них однажды, как-то по-свойски зашёл на чай по пути со службы, Зое он тоже понравился.

Дверь камеры распахнулась, Чусов бросился к выходу, чтобы успеть сказать Алексею, что он здесь по ошибке, случайно, не так, как другие, чтобы Роднин разобрался с ним, ведь на совещаниях в одном ряду сидели и про строительство стадиона вместе слышали, но на голову обрушился сильный удар.

Колубаев, увидев, что арестант пытается подняться, ударил сапогом в лицо, кованой подмёткой угодив между глаз. Егор Павлович повалился навзничь. Роднин стоял сзади, слегка щурясь и часто моргая, будто ему соринка в глаз попала.

— Алексей, у тебя таких много? Мне бы хоть каких, хоть совсем безногих. Со счёта принимать будут.

— Наскребём, Колубаев! Пошли дальше!

Заколотили-застучали двери, послышались крики, возгласы, ругань. Всё это смешалось в беспорядочный шум, словно бурлит чайник, забытый на плите. Если вовремя не снять с огня, то сгорит дотла. Так и люди в камерах хотели сгореть заживо, лишь бы не думать о том, что с ними произойдёт, но их не сожгли, лишь на ходу попинали и поволокли к машинам.

Чтобы не привлекать внимания горожан, арестантов решили отвезти к реке транспортом. Руководство города приказало сформировать караван в условиях строжайшей секретности. Во дворе стояли «воронки-уазики» с брезентовыми пологами. Внутри кузова виднелись скамейки. Чусова бросили в машину, а следом пихали, засовывали, втискивали тела других арестантов, кузов был битком забит, но туда всё бросали и бросали избитых полуживых людей, словно это были уже трупы.

Когда количество арестантов превысило все допустимые нормы, брезентовый полог закрепили, и первая машина ушла в сторону саймы, где грузились баржи. Всю ночь провозились, но к утру освободили городские спецприёмники и изоляторы, отправив на баржи всех больных, немощных, избитых и изувеченных, затем, окончив тяжёлую работу, разошлись по домам. Колубаев чуть не танцевал от счастья, к тому же, к великой его радости, к нему вернулся голос, утраченный утром от невыносимого отчаяния.

Колубаеву было чему радоваться. В этот раз ему удалось обмануть судьбу. Ведь почти под расстрел шёл, уже петля на шее затягивалась. Он почти задыхался, путаясь в паутине интриг, даже голос от страха потерял, но Лёшка Роднин — брат и душа-человек — выручил. Да что там выручил, от неминуемой смерти спас! От душевной щедрости всех вредителей советского строя переоформил на спецпереселенцев, сделав их деклассированными элементами. И дела переписал, и фамилии подправил, а потом пошёл спать. Говорит, неделю без сна и отдыха отпахал. Ясное дело, устал человек.

— Лёша, а как бы мне ещё охранников в помощь, а? Сам понимаешь, четыре тысячи голов загрузить нелегко, может, подбросишь людишек?

— Ты! Колубаев! Говори да не заговаривайся. У меня нет людишек. У меня младший и средний оперсостав!

Колубаев поморщился: выделывается гэпэушник, цену себе набивает, но тут же вытянулся в струнку. Уполномоченные ГПУ любят, когда перед ними стелятся.

— Впрочем, скажи Кузнецову, пусть попросит товарища Долгих. Если тот поставит резолюцию, пришлю людей на баржи. Есть у меня свежая кровь. Есть. Просится в бой!

— Слушаюсь, товарищ уполномоченный! — воскликнул Колубаев, понимая, что Роднин отказал ему, отшил за здорово живешь.

Товарищ Долгих, как настоящий коммунист, никогда не подпишет бумагу об укреплении караула вохровцев личным составом ГПУ. Пустое это занятие. Руководство не даст к баржам подкрепления. Колубаев покручинился, но и порадоваться не забыл. Как-нибудь, но баржи загрузятся, одна раньше, вторая чуть позже, а там можно будет отоспаться и отъесться за все дни и ночи, что работал без выходных, за то, что сутками не спал и не ел, выполняя указания партии и правительства. Теперь за всё отгуляет свою норму товарищ Колубаев.

Так, мысленно обращаясь к себе, без имени и должности, и даже без звания, он называл сам себя «товарищ Колубаев». Может быть, потому, что начальник конвойной службы Кузнецов не называл его товарищем, а просто орал, что есть мочи: «Колубаев!», не понимая, что безмерно ранит этим впечатлительную душу верного конвойного. А потом Колубаев привык и забыл, как его зовут, и мысленно обращался к себе исключительно по фамилии.

Глава вторая