Смерть-остров

Галина уже знала судьбу несчастной Зои, и как забрали мужа, босого, в одной гимнастёрке, и что дочку куда-то увезли, куда — не сказали, может, прибили, и про Фрола — верного слугу и друга семьи. Зоя сокрушалась, что, скорее всего, их сдал Фрол, но до конца не верила в это: слишком хороший человек был мужнин денщик. Фрол Панин не мог написать донос на Егор Палыча. Это невозможно. Теперь за Зою заступиться некому, в Москве у неё никого нет, все умерли. Галина слушала и вздыхала — у неё-то муж живой, значит, есть, кому за неё заступиться, но больно уж далеко увезли её, даже на карте не отыскать это место.

Вода плескалась за деревянной обшивкой, напоминая женщинам, что природа жива, она разлита везде — в воздухе, в воде, в тайге. Слушая мирный всплеск за бортом, Галина начинала верить, что всё как-то устроится, не могут же люди быть друг другу врагами? Но хорошее настроение мигом улетучивалось, как только женщины начинали драку из-за кусков хлеба, швыряемых сверху уголовниками. Те развлекались, отламывая куски от пайков и бросая в трюм, чтобы вдоволь посмеяться над изголодавшимися людьми. Галина тоже вставала в очередь и пыталась поймать куски побольше. Дважды ей перепало при раздаче, разгорячённые женщины ударили в спину и несколько раз по голове. Спина надломилась от ударов, теперь позвоночник не выдерживал долгого сидения на полу, да и лежать было тяжело, но Галина вставала на четвереньки, затем заставляла себя разогнуться, чтобы продолжать бороться за кусок хлеба. У неё был смысл для борьбы, она была не одна. Если бы не она, Рахима, Роза и Зоя давно бы умерли от истощения.

Ещё Галина заметила, что давно не мечтает о нормальной жизни. Она поняла, что нет её, той нормальной жизни, а есть только та, где надо бороться за каждый глоток воздуха, за каплю речной воды, за корку хлеба, за право остаться человеком. В памяти смазались мелочи быта, те самые, которые когда-то составляли для неё полноценную картину жизни. Забылись шторы, которые она подшивала, ползая по полу с иголкой и ножницами, кухня, чисто вымытая и вкусно пахнущая, весёлые оборки на летнем платье, небольшой парк в центре Ленинграда, где они гуляли с Гришей по вечерам. Всё забылось. Осталось лишь жгучее желание выбраться из баржи, добраться до любого населённого пункта, чтобы увидеть хотя бы одно человеческое лицо. Желание выжигало душу, доводя до исступления. Мыслей не было. Иногда казалось, что она утратила способность думать. И ещё ни на минуту не отпускало ощущение, что она находится среди зверей, хотя, они не виноваты, что стали такими. Они не могут помочь друг другу, ничем, у них ничего нет. А ведь способность помочь другому делает человека человеком. Лишенцев заставили забыть, что они люди, отняв возможность сострадать ближнему. Галина прижималась губами к мягкому Зоиному животу и слушала, как бьётся внутри маленький человек.

— Слышишь её? — шелестела Зоя распухшими губами. — Это девочка. Дочка. Любонька.

— Красивое имя, — кивнула Галина. — Любовь! Люба. Любочка. Давно выбрали?

— Сразу, как только поняла, что беременна. Муж хотел ещё одну девочку. И обязательно Любочку.

— А как узнали, что у вас будет девочка? — Странный вопрос. С первого дня беременности Галина тоже знала, что у неё родится дочка. Женщина всегда чувствует, кто лежит у неё под сердцем.

— Кто ж это знает, как-то само собой узнаётся, — вздохнула Зоя и снова заплакала. — Как же я рожать буду? Здесь даже воды нет. Кругом грязь. Ни пелёнок, ни одеяла. Кто роды у меня примет? Страшно мне, Галя, очень страшно!

Галина смотрела перед собой, думая, что стала, как те, другие женщины. Они тоже смотрят в одну точку, пытаясь разглядеть в ней что-то важное.

— Зоя, я попрошу охранников. Они за стенкой ночуют. Ночью меняются, наверху-то спать холодно. Это же север. Днём жара несусветная, а ночи ледяные. На реке ледоход. Кто-то говорил, что в Колпашево ещё навигация не началась. Нас рано отправили. Ты не плачь, Зоя! Все мы здесь обездоленные. Как-нибудь…

На этом «как-нибудь» они задремали, но всё-таки прислушивались к шорохам в подсобке охранников. Когда там шумно завозились, устраиваясь на ночлег, Галина робко постучала в щелястую стену.

— Эй, вы там, послушайте, у нас тут женщина на сносях! Ей скоро рожать. Вода нужна, марля, бинты, одеяло. Дайте хоть что-нибудь! Лекпома пришлите. На катере фельдшер есть.

В подсобке притихли, затем шуганули Галину отборной руганью: