Смерть-остров

Он пошатнулся, теряя сознание, но успел присесть на старый пень, служащий переселенцам не только стулом, но и столом. Проваливаясь с обморок, успел отметить, что у костра сидят три женщины, одна постарше, вторая помоложе, третья совсем девочка. «Да у старика большая семья», — подумал Фрол и на мгновение ушёл из этого мира. Никогда больше с ним такого не повторялось, а тогда он не понял, что случилось. Фрол плотно позавтракал перед поездкой, хорошо выспался, нервы у него крепкие, и почему вдруг сознание у него вышибло, как пробки из электрического щитка, осталось загадкой для него. Более того, все, кто был в ту минуту рядом с ним, не поняли, что случилось, ну, присел человек на пенёк и прикрыл глаза от усталости, с кем не бывает?

* * *

Гортанный крик орланов пронёсся над островом. Несколько птиц, шумно хлопая крыльями и разгоняя ветер, вихревым потоком пронеслись над шалашом.

— Кто-то сбежал, птиц потревожили, — прозвучало над ухом. Панин открыл глаза. У костра стоял Правоторов и смотрел в небо, там кружились и кракали клювастые птицы, напоминавшие древних фурий. «Кра-кра-кра!» — разносилось по острову, и это «кра» звучало, как предвестник большой беды.

— Возьми лодку, активист, проверь, так ли это! — жёстким голосом приказал Панин, словно ему не вышибало мозги неведомым током. — С собой охрану возьми, один не ходи.

Правоторов побежал выполнять приказ, а Фрол повернулся к костру. Женщины его не видели. Они смотрели на него широко открытыми, будто слепыми глазами. «У них голодный обморок, — догадался Панин, — зрение отказало. Страшный остров. Всё время чего-то вышибает, то мозги, то зрение».

— Я будил их, но они не просыпаются, — виновато понурился Ильдар-абый, — это они от слабости. Давно не ели. Мы же корешками питаемся. Кору с деревьев обдираем и едим. Зубы выпали, все десны в крови, глаза не видят, но что нам делать? Бог дал жизнь, бог и заберёт. Мы — народ подневольный!

Фрол медленно подошёл к женщинам. Девочка исхудала до последней степени истощения. Обтянутый тонкой кожей детский скелетик светился фосфорными точками, будто изнутри тело поджигали спичками. По виду ей лет пять, не больше. Самая старая женщина выглядит на все двести лет, кожа сморщилась и стянулась в один плотный узел. Мелкие кости выступают узлами, женский скелет напоминает ломаные геометрические линии. Лицо закинуто назад, из-под носа течёт струйка мутной слизи. Другая женщина хоть и помоложе, но ей можно дать все девяносто лет, хотя, судя по сбившимся волосам, она не так стара, но определить возраст сложно. Крупные морщины избороздили лицо и шею, из уголков провалившегося рта стекает густая слюна.

— Это Галина, она из Ленинграда, — скупо пояснил Ильдар-абый, — за хлебом вышла. У булочной забрали. В чём вышла на улицу, в том и привезли сюда.

— А как её фамилия? — Фрол вспомнил, что Григорий Алексеевич потерял жену в Ленинграде, не она ли? Панин уже не сомневался, что это жена Горбунова, но всё же не хотел верить в очевидное.

— Не знаю, начальник, она не говорила, а я не спрашивал. На пересылках мы фамилии не называли. Нас же по головам считали, как скотину.

— А это кто, твоя внучка? — Фрол кивнул на девочку.

— Нет, это чужая девочка. За кипятком мать отправила на станции. Тоже забрали, — старик пожевал губами, — не жилец она на этом свете. Помирает она.

— Кто?

— Да все мы помираем. День-два нам осталось. Видишь, головы уже потеряли. Разума нет. Осталось тело отдать. Ваша взяла. Заморили нас до смерти!

Панин стоял над женщинами, силясь понять, почему так произошло, где, на каком этапе случилось то, что случилось. И ещё он не понимал, что нужно сделать, чтобы исправить положение переселенцев. Фрол больше не думал о Светланке, о службе, о начальстве. Всё отодвинулось куда-то далеко. Панин хотел спасти маленькую девочку-подростка, притулившуюся у костра, иссохшую до размеров малолетнего ребёнка. Два года назад Фрола приняли в партию, он тогда ещё по конвойной службе числился. Принимали скопом, всем взводом, для численности. На собраниях часто говорили о партийном долге, о партийной совести, о светлом коммунистическом будущем. Фрол аккуратным почерком записывал важные, как он считал, слова, заучивал их наизусть, чтобы не опозориться, когда придётся выступать. Впервые он прочувствовал важность тех слов, и теперь ему предстояло воплотить их в жизнь. Фрол тронул за плечо спящую с открытыми глазами Галину.

— Проснитесь, женщина, мне нужно задать вам вопрос.

— А, что, где, кто? — забормотала ничего не понимающая женщина, хватаясь за колени. Она боялась чужих людей, боялась, что её снова станут заживо резать.

— Не бойтесь, я из Томска, уполномоченный я, — тихо сказал Панин, как вдруг увидел у неё едва затянувшиеся раны на ногах.

— Что?

Галина смотрела на Фрола и видела молодое лицо с ясными глазами, она верила ему, но всё равно боялась, ей было страшно и больно от одной мысли, что сейчас этот человек причинит ей боль.

— Как ваша фамилия?