Смерть отца

Лицо ее хмурится. Щеки вспухли от слез. Не знает Оттокар, как это случилось. Неожиданно ее голова на его груди, маленькая жесткая голова. Он кладет руку на ее пылающее лицо. Иоанна на миг косит взглядом на него. Лицо ее бледно, как полумесяц над флагом. И она снова погружает лицо в его пиджак и не движется. Оттокар ощущает ветер, дующий за окном, флаг над домом тетушки, словно ветер пустыни обжигает его лицо. Девочка висит на его руке, тяжелая и замершая.

– Тебе не холодно, Иоанна?

– Да, – доносится ее испуганный голос, зажатый его пиджаком.

Оттокар относит девочку на кровать. Иоанна словно окаменела. Граф прикрывает ее одеялом. Она морщит лоб, поджимает под себя ноги, сворачивается клубком.

– Ты не должна столько смотреть на этот флаг, – говорит Оттокар, – и не должна столько о нем думать. Надеюсь, что ему недолго висеть.

– Нет, нет, – отвечает Иоанна, – я буду смотреть. Я не сбегу от этого флага. Я буду глядеть на него до тех пор, пока мне станет все равно, висит ли он там или не висит.

– Отлично, – улыбается граф, – а теперь спи спокойно, Иоанна, а я вернусь на заседание Ассоциации любителей творчеств Гете, а ты обещай мне, что больше не будешь несчастной, да? – и целует ее в лоб.

Иоанна до того расчувствовалась, что не слышит стука закрываемой двери, и не замечает, что дверь открывается снова, и Фрида снова стоит в ее комнате и смотрит на ее сияющее лицо.

– Фрида, – Иоанна словно вскидывается со сна, – что делает женщина, когда ей двадцать один год?

– Она моется каждый день. А теперь спи.

Фрида гасит свет и выходит.

В просторном библиотечном зале доктор Гейзе держит речь. Воздух в зале сперт, не продохнуть. Гейнц открыл в конце зала двери на маленький балкон.

– Я спрашиваю себя, – говорит доктор Гейзе, – можно ли найти связь между творчеством Гете и нашей сегодняшней реальностью? Жизнь, в которой возникло его творчество, очень далека от нашей жизни. Произойдет ли то, что слова и звуки, волшебство которых было велико в те дни, потеряют для нас свой смысл? Уважаемые друзья, по сути, уже в самой постановке вопроса звучит высокомерие. Отдалившись от праотцев, отсекая корни культуры живших до нас поколений, мы оказываемся в страшном проигрыше. Сам вопрос говорит о нашем отчаянии, о нашей беспомощности перед реальностью, отрывающейся от этих ценностей…

Доктор напрягает свое круглое тело. Доктор Гирш педантично записывает каждое его слово, благоговейная тишина царит в «священном зале» доктора Леви. Около столиков сидят почитатели Гете, стараясь не пропустить ни одного звука из речи доктора Гейзе. Шпац из Нюрнберга зарисовывает в свой блокнот множество окружающих его лиц, присоединяя их к стенам своего города и параду Гитлера. Гейнц тоже оглядывается вокруг, затем прячет руки в карманы своего пиджака и прокрадывается наружу из зала на маленький балкон, вдыхает чистый воздух, зажигает сигарету, проводит ладонью по лбу, чувствуя начинающуюся головную боль. Редкие звезды мерцают в темном небе. Ветер дует между деревьями, и над темными домами развевается на ветру освещаемый фонарем флаг.

– Господин вышел немного подышать свежим воздухом? – из-за его спины слышится голос священника Фридриха Лихта, стоящего возле него.

– В зале жарко, – голос у Гейнца охрипший, – я немного устал.

В слабом свете балкона усеченное шрамами лицо священника выглядит еще более уродливым. Темнота скрывает его карие умные глаза, смягчающие уродство лица. Некоторое время они стоят рядом и молчат. Голос доктора Гейзе доносится их зала, но слов не разобрать.

– И я вышел проветриться, – говорит священник, – или, точнее, я вышел, ибо не могу дать ответ на вопрос моего друга, доктора. Не люблю я быть в положении человека, не знающего ответа, а в последнее время я нахожусь только в таком положении.

– Ха! – с горечью смеется Гейнц. – Извините меня, господин священник, если я скажу, что вопрос доктора Гейзе абсолютно ясен. Господин священник, может ли человек в наши дни смотреть в открытое наивное лицо Эгмонта? Ощутит ли кто-либо из нас любовные страдания молодого Вертера? – Гейнц бросает сигарету под ноги, и со злостью растирает подошвой, – я покинул лекцию доктора Гейзе, потому что ответ мне слишком ясен.

– Вы хотите сказать, что человек в произведениях Гете совершенен по сравнению с нами?

– Совершенен? Я хочу сказать, что человек у Гете таков, каким человек должен быть, каким он мог бы быть, если бы не задержали его разностороннее развитие. Человек у Гете пробуждает в тебе зависть и угрызение совести, потому не может современный человек сбросить груз, который несет на спине. Мы учились, как отбросить угрызения совести самым легким и простым способом, – Гейнц громко смеется.

– Человек не знает, кто он и что он. Каждый человек всегда стремится к согласию с самим собой, к собственному совершенству.