Смерть отца

Как слепые, мы будем идти прямиком,
И никто нам не будет проводником.
Спи, моя доченька, засыпай,
Глазки закрой, бай-бай…

«С тех пор, как я покинула Филиппа, – лихорадят Беллу мысли за полузакрытыми глазами, – так и не полюбила кого-либо из моих одногодков. Доктор Блум своей зрелостью и пониманием влечет мое сердце, но он может мне быть только другом, рядом с которым я нахожу успокоение. Джульетта стал мне чужим. Все с того времени мне чужды. Я очень одинока в кругу товарищей моих лет…»

Вегетарианка Елена врывается в комнату и разом прекращает все разговоры.

– Извините меня за опоздание. Это не из-за того, что я переодевалась. Я услышала, что Иоанна больна, и сразу же поторопилась к ней в комнату дать ей несколько хороших советов.

– Ну, если так, Иоанна быстро выздоровеет, – он встает со своего кресла, подает руку Белле и ведет ее к обеденному столу.

Саул сидит у кровати Иоанны и смущенно смотрит в ее хмурое лицо. Он очень хочет рассказать, что, в конце концов, посетил ту романтическую женщину, и она обещала ему, что через год он уедет в страну Израиля с группой молодежи. Сразу же, с окончанием учебного года, он будет направлен на ферму, где готовят к репатриации. Язык просто пылает у него во рту от желания выложить Иоанне все новости, но он не может этого ей рассказать. Ведь она слегла по его вине. И о разговоре с Беллой не может ей рассказать. Нет у него настроения. Эта Иоанна сердит его своим хмурым видом.

– Слушай, – говорит он, – ты должна выздороветь до субботы. Мы выходим в поход.

Иоанна не отвечает.

– И завтра у нас важная беседа о Еве Боксбаум.

– Что случилось с Евой Боксбаум? – наконец-то размыкает уста Иоанна.

– Она оставила Движение. Представь себе, она же инструктор, и вот, оставила. Она хочет выйти замуж.

– Так что еще можно обсуждать в беседе?

– Мы должны выяснить, верно ли она поступает, – и так хочет Саул добавить несколько слов о том, что вчера она не была на встрече их группы, но нельзя ей сегодня говорить ни одного слова критики, потому он коротко добавляет:

– Нет у меня времени сегодня рассиживаться с тобой. Я скоро должен быть на уроке подготовки к моему совершеннолетию – бар-мицве.

Иоанна прижимает к животу книжечку «графа» Кокса с древнееврейским текстом.

– А после этого… ты пойдешь в клуб? – спрашивает Иоанна.

– Конечно. У меня вечером заседание нашего подразделения. Мы обсуждаем молодежную репатриацию.

Снова перед ней лента, на которой большими буквами начертано – «Нет». «Подписывайся! – приказывает ей внутренний голос. – Подпишись под этим «Нет». Саул получит визу на въезд в страну Израиля. Саул намного лучше тебя. Он включен в столько комиссий подразделения. Всегда и везде его выбирают. А ты лишь в редколлегии стенгазеты, и даже туда избрана меньшинством голосов.

Снова клубок подкатывает к ее горлу. Голова падает на подушку. Книжка «графа» Кокса колет ей живот под одеялом.

– Я себя нехорошо чувствую, – говорит она Саулу, – можешь идти на свой урок. Я хочу спать.

Саул уже вышел. Полуденное солнце посылает длинные лучи в розовую комнату.

– Все потеряно, – постанывает Иоанна под одеялом.

Тишина вокруг нее взрывается и оглушает многоголосием.

Глава десятая

Ночь опустилась над Берлином и накрыла мглой деревья и дома на площади. В комнате Иоанны светится ночник, и глаза ее обращены к темному окну.

– Иоанна! Иоанна! – возникает вдруг Бумба, рыжие его волосы стоят торчком. Но больная Иоанна не реагирует.

– Иоанна, вставай быстрей. Увидишь что-то!

– Убирайся отсюда, – отвечает Иоанна слабым голосом.

– Дура! Идем, увидишь, что нацисты сделали с домом умершей вороньей принцессы. Подняли там свои флаги.

– Ну, да!

– Правда!

Вскочила прыжком, и нос ее уже прижат к стеклу окна. Высокий фонарь, который всего лишь несколько дней назад освещал дом больной принцессы, как поминальная свеча, зажженная в память о ней, освещает сейчас флаг со свастикой, водруженный на мачту. Ветер треплет его во все стороны, сворачивает и вновь разворачивает концы. Ночная птица издает резкий крик перед окном. Иоанна натягивает ночную рубашку до подбородка, голова ее прижимается к стеклу, издающему высокий пугающий звук, отозвавшийся дрожью по всему ее телу.

– Видишь, я был прав, – радуется Бумба своей победе.

Иоанна не отвечает. Нос ее снова прижат к стеклу, глаза ее всматриваются в темноту, на пятно света, высвечивающее только флаг, удлиняя его, как угрозу. Она умоляет в душе, чтоб опустился густой туман, поглотил бы фонарь, и дом, и флаг, и ее дом, и она невидимкой прокрадется наружу. Она уйдет в долгое странствие, тайком пересечет все границы и доберется до страны Израиля. В темноте ни один человек не потребует у нее никакой визы. Только романтической женщине ее мечты она расскажет о побеге. Здесь она больше остаться не сможет. Дорога к ее дому перекрыта флагом со свастикой. Она никогда не пройдет мимо того дома. Даже если граф оттуда.