Смерть отца

– Цель оправдывает любые средства, госпожа Белла? – он выпрямляется в кресле и с напряжением вглядывается в смутившееся лицо Беллы, – этот девиз слишком часто повторяется в эти дни. Я бы не хотел, чтобы моя дочь воспитывалась под этим девизом.

– Доктор Леви, доктор Леви, может ли такое произойти в наши дни? – предстает Шпац из Нюрнберга перед господином Леви и, волнуясь, подтягивает штаны.

– Что случилось, господин Вольдемар? Что должно произойти?

– Доктор Леви, вы что, не читали дневные газеты? Гитлер организует большой парад в Нюрнберге. Встречу всех боевых ветеранов перед замком Барбароссы. Эти грубые солдафоны, и этот орангутанг с чубчиком на лбу, – в свободном городе Нюрнберге.

Эдит, стоящая у окна, поворачивает к нему голову.

– Доктор Леви, когда я услышал мальчиков, продающих газеты, выкрикивающих эту новость, до того взволновался, что вошел в кафе и начал рисовать. Эту поездку Гитлера в Нюрнберг я нарисовал. Пожалуйста, господин Леви, взгляните. – Шпац извлекает тетрадь с рисунками из кармана пальто. – Тут вот начнется парад, около моста через реку Пагниц. Тут стоят дома гордых патрициев. Отец мой здесь живет в доме, глядящем на реку. Он часовщик, и предки его были часовщиками. Отец мой рассказывает, что его дед, первый часовщик в нашей семье, был учеником Петера Ханлейна, изобретателя карманных часов, получивших название «пульсирующие нюренбергские яйца».

– Что будет делать ваш отец в день парада? – прерывает Артур Леви поток слов Шпаца.

– Господин Леви, мой отец закроет окна и двери, опустит тяжелые жалюзи на стекла, чтобы их не повредили взгляды этих мерзких солдафонов.

«Теперь я знаю, что мне мешает в этой красивой Мадонне около Филиппа, – размышляет Белла, – на нее так часто и жадно глядят, что отняли у нее сияние юности. И Филипп смотрит на нее, словно готов тут же упасть к ее ногам».

– Доктор Леви, – вскрикивает Шпац, – отец не протянет руку навстречу Гитлеру. Но поглядите на этот лист. Тут он придет на старый городской рынок. Переулки петляют вокруг этого квадратного рынка. Вот, здесь дома знаменитых мастеров Нюрнберга. А тут чудесная церковь со знаменитыми часами. Доктор Леви, может ли быть, чтобы Гитлер прошел мимо великих скульптур Адама Крафта, медных статуй Петера Фишера, Вейта Штоса, вырезающего гениальные работы из дерева? Гитлер придет в замок Барбароссы, который, согласно народному преданию, спит, скрытый в тайном подвале замка в ожидании, пока Германия возродится, и тогда он встанет во главе народа. И там проведет парад этот клоун, выкрикивая, «Пробудись, Германия! Восстань, Барбаросса!?

Шпац садится, с трудом дыша. Но тут же вскакивает и тычет свою тетрадь под нос господину Леви:

– Поглядите здесь, на стене, расхаживает Ганс Закс, большой поэт и мастер тачать обувь. Он распевал баллады мастерам, сидящим на стене. И на этой стене расставит Гитлер своих коричневых солдат с факелами в руках. Может ли такое быть? А тут, напротив стены стоит дом великого Альбрехта Дюрера, доброго христианина с верующим сердцем. Доктор Леви, свободный, гордый город Нюрнберг сотрясется под сапогами марширующих коричневых варваров.

– И тут, – Шпац переворачивает последнюю страницу блокнота, – все кончилось.

Лист, на котором все кончилось, не пуст. Изображена там молодая женщина, закутанная в черный шелк.

– Но, Шпаци, – говорит Инга, заглянув в блокнот, – почему ты здесь нарисовал Марго? Она же вела себя, как последняя тварь, но какое она имеет отношение к параду Гитлера?

– Ты не понимаешь, – волнуется Шпац, – я должен был здесь изобразить типаж. Ты что, полагаешь, что нацизм это идеология? Нет! Это тип человеческого существа, и ничего более. Вот этот червь-шелкопряд принадлежит к ним.

– Шпац, – говорит Эдит, отделившись от подоконника и приблизившись, – вы сильно преувеличиваете. – Все спокойствие улетучилось с ее лица. Гнев окрасил его в багровые тона. – Надо уважать и противника. Марго вела себя мерзко. Но именно из-за этого она не нацистка. Это нечестно с твоей стороны всех подонков мира причислять к ним.

– Но, Эдит, – изумлен господин Леви, – кого ты защищаешь?

Теперь все говорят одновременно и громко. Речь идет о Марго, подруге несчастного Аполлона, который сидит в тюрьме, и положение его ужасно. Нашли свидетелей, которые «видели», как он стрелял из пистолета. Марго, которая в те минуты стояла около него, вызвана была свидетельствовать в его пользу. Она отказалась. «Душа моя слишком чувствительна, и не выдерживает неудачников», – объяснила она потрясенным кудрявым девицам, которые пришли к ней домой.

Филипп стоит в стороне и прислушивается к разгоревшейся дискуссии. Белла в кресле старается на него не смотреть, его же глаза не отрываются от ее лица.

«Как она молода, – думает Филипп, – насколько красива в этом обитом цветным шелком кресле. Ей я мог читать стихи».

Он про себя читает ей колыбельную Мирьям. Глаза Беллы полузакрыты, словно она хочет вздремнуть.