Смерть отца

«Сегодня вечером я встречусь с Кристиной у продавщиц цветов на Потсдамской площади», – отвечает ему сердце на поток мыслей, возникших при взгляде на этих двух женщин. Кристина очень хорошая девушка. Спокойно и уверенно идет она по жизненным тропам. Тело ее прохладно, кожа гладка. Руки, прикасающиеся к ней, всегда соскальзывают в стороны. Глаза ее прозрачны и чисты даже в момент объятий, а он жаждет их видеть легко затуманенными, хотя бы немного передающими возбуждение ее безмятежно спокойной молодой души.

– Любовь – потребность, как и другие потребности, – объясняла она ему деловым, противным ему голосом.

Он читал ей стихотворение Рихарда Гофмана, колыбельную Мирьям, но это не произвело на нее большого впечатления. «Музы не поставили свои жилища в гладкой ее душе, получившей образование в спортивных залах и учебниках юриспруденции на юридическом факультете. Дедушка Вильгельм выпестовал ее душу, а бабушка Мария завещала ей слепую тягу к евреям, мужчинам темноволосым и нервным, как он, Филипп. Эта тяга – единственная непонятная вещь в ней». Филипп улыбается. Кристина доставляет ему радость. Если однажды он пойдет по ее пути, быть может, будет огорчен, но боли не ощутит.

Белла и Артур Леви сидели в креслах, около камина, под портретом покойной госпожи Леви. Посреди вытянутой комнаты был накрыт обеденный стол. Ждут Елену, любительницу колоть орехи, которая только вернулась из госпиталя и поднялась в свою комнату, сменить халат медсестры на обычную одежду. В комнате так же находятся кудрявые сестрички Шпац из Нюрнберга и, естественно вечно голодный Фердинанд.

– Господин Леви, – говорит Белла отцу Иоанны, – я принимаю ваше мнение, что обрезанные ею косы и нелегкая беседа между детьми вывели девочку из равновесия. Мы в этом не виноваты. Молодежь принимает все в самой острой форме.

– Надо с ними обходиться с большой осторожностью, госпожа, – глаза господина Леви смотрят на Беллу с явной поддержкой. Ему нравится эта молодая деловая женщина, и он понимает, что она не в силах направить молодежь к умеренности и чувству меры.

– Конечно, господин Леви, повзрослеют и разовьют в себе эти качества. Но мы должны вывести их из мира понятий, которые им прививает школа и даже… Да, и отчий дом. И этого можно достичь лишь полным отрицанием мира, в котором они живут. Мы воспитываем нового человека, господин Леви.

– Весьма интересно. Ну, и каков этот новый воспитываемый вами человек? Что вы ожидаете от этого нового человека? Я не имею в виду политическую направленность, госпожа Белла.

– Мы воспитываем общественного человека, человека, который способен принимать ближнего, уметь сдерживать свои страсти, отказаться от личного эгоизма в пользу окружающего общества. Человек становится иным, лучшим существом, если он борется за справедливость и честность в человеческом обществе, а еврей – более других во много раз, если целью является построение свободного еврейского общества в новой стране.

Лицо Беллы порозовело, глаза сверкают. Господин Леви смотрит на нее несколько шутливо.

– Это слышится очень красиво, – улыбается он, – справедливость, честность и свобода – понятия старые, госпожа. Они были прекрасны для всех поколений и будут впредь прекрасны для следующих поколений. Это всегда тот же мир, который люди тщатся изменить.

– Господин Леви, – загорается Белла, – мы в ином положении. Мы приходим в пустыню, в ней нет ничего. Ни домов, ни садов, ни людей, ни человеческого общества. Это первоначальное состояние, как первое слово в Библии, – «В начале…»И дано нам создать новую страну и новое общество по нашим понятиям, вне всяких старых традиций.

– Вне всяких традиций? У вас нет желания и необходимости использовать мудрость праотцев? Это опасно, госпожа Белла, я вас остерегаю, если вы принимаете предупреждение из уст старого человека.

– Пожалуйста, не принимайте мои слова так уж буквально. Есть вечные ценности. Но чтобы ими воспользоваться, надо полностью отделиться от нашего окружения.

– Гм-м-м… – улыбается господин Леви, – шагать в новую жизнь в ботинках, подбитых гвоздями, с дико взъерошенными волосами, в серых рубашках с закатанными рукавами, длинными ножами, подвешенными к распущенной жилетке. Провозглашать «сыновний бунт», о котором моя маленькая дочь продекламировала мне с большим вдохновением. И грубые столкновения со всем миром, которые бросают детей беспомощными в их постели, ибо души их не могут устоять перед всем этим. Действительно ли ведет это все вашей цели, госпожа Белла?

* * *

Около окна стоят Филипп и Эдит. Видно, что он сильно нервничает. Эдит внимательно его слушает. Иногда роняет легкий смешок, не меняющий выражение ее спокойного равнодушного лица. «До чего она красива!» – думает Белла, и сама эта мысль приносит ей боль, как удар в солнечное сплетение.

– Господин Леви, – обращается она к этому высокому и уважаемому человеку, – все это лишь средства, и они не всегда столь возвышенны, но если они оправдывают цель, они вполне приемлемы.