Смерть пахнет сандалом

Прошлой ночью, как только прогремел выстрел, роем налетели на наш навес солдаты и офицеры. Они поспешно вытащили из котла верхнюю половину тела Суна Третьего. От его головы разносился вкусный аромат, капала кровь вперемешку с маслом, ни дать ни взять – только что приготовленный огромный засахаренный шарик на палочке. Мяу-мяу. Когда солдаты положили Суна на землю, тот был еще жив, и ноги подергивались, как у недорезанной курицы. Солдаты вытаращили глаза, не зная, как быть. Подбежал их старший, торопливо затолкал меня с отцом под навес и пальнул туда, откуда прилетела пуля. Никогда в жизни никто не стрелял так близко от моих ушей, да еще из иностранного пистолета, говорят, оружие немецкого производства бьет на три ли, а пуля заморская легко пробивает стену. По примеру старшины солдаты принялись палить в том же направлении. Из стволов курился дымок, запахло порохом, как на Новый год от фейерверка. Потом старшой гаркнул:

– В погоню!

Солдаты и офицеры с криками устремились в указанном направлении. Мяу-мяу! Я тоже хотел побежать за ними, поглядеть, что будет, но меня схватил за руку отец. И куда побежали эти дурни, подумал я про себя. Уездный наверняка на своем быстроходном скакуне, и пока вы возились, вытаскивая Суна Третьего из котла, он уже вернулся в управу. Коня под ним зовут Красный заяц, отличный рысак, огненно-рыжий, ни единого волоска другого цвета, летит, как сноп искр, блистает на скаку, копытами гремит. Поговаривают, что конь уездного изначально принадлежал господину Гуань Юю, благородному герою из сказаний. В день лошадка проходила тысячу л и, не ела траву, а, проголодавшись, набирала рот земли, при жажде напивалась ветром – это мне отец рассказывал. Он говорил также, что на самом деле Красного зайца следовало бы назвать «Едоком земли» или «Хмельным ветром», есть землю и пить ветер – особенности души этого коня. Вот уж поистине прекрасный конь, настоящее сокровище, когда мне удастся заиметь такого? Как только у меня такое сокровище появится, следует первым делом посадить на коня отца. Тот точно скажет, что не желает ездить верхом, и тогда на коня будет позволено сесть мне. Хорошее надо в первую очередь предлагать отцу, а я – самый почтительный сын, самый почтительный в Гаоми, самый почтительный в округе Цайчжоу, самый почтительный в провинции Шаньдун! Мяу-мяу!

Солдаты какое-то время бегали где-то, потом стали по двое, по трое возвращаться. Старшой сказал отцу:

– Бабушка Чжао, для вашей безопасности прошу не отлучаться из-под навеса ни на шаг, это приказ его превосходительства Юаня.

Отец промолчал, лишь презрительно усмехнулся. Несколько десятков солдат и офицеров плотно окружили навес, мяу-мяу, чтобы охранять нас как зеницу ока. Старший задул свечи и расположил нас там, куда не доставал лунный свет. Еще он спросил отца, готовы ли сандаловые колышки в котле. Отец сказал, что в основном готовы, и старшой вытащил дрова из печи и залил водой. Сладкий запах гари ударил мне в нос. В темноте было слышно, как отец, наверно, говорит сам с собой, а может, обращается ко мне:

– Слава тебе, Правитель Небесный, уберег сандаловые колышки!

– Отец, что ты говоришь?

– Ложись спать, сынок, завтра предстоит большой день.

– Отец, может, тебе спину кулаками помять?

– Не надо.

– Может, почесать тебя?

– Спать ложись! – В голосе отца скользнуло нетерпение.

– Мяу-мяу!

– Спи давай.

5

На рассвете стоявшие вокруг навеса солдаты разошлись, их сменили немцы. Они рассыпались по всему плацу лицом наружу, задом вовнутрь. Потом снова пришли китайские солдаты, тоже рассыпались по плацу, но не так, как немцы, а задом наружу, лицом вовнутрь. После этого появились шесть китайских и шесть немецких солдат, четверо встали вокруг навеса, четверо вокруг помоста, четверо перед помостом. Среди четверых, стоявших вокруг навеса, двое были чужеземные, двое – юаневские. Лица наружу, спины внутрь, все, словно соревнуясь, вытянулись, как палки. Мяу-мяу, ну прямо-прямехонько!