Смерть пахнет сандалом

В Пекине отец устроил столько представлений с казнями, посмотреть на которые приходили тысячи зрителей. Стольких людей так привлекало отцовское мастерство, и я с готовностью мог себе представить, как слезы наворачиваются у них на глазах. Вот бы я в то время был рядом с отцом, с шапкой в руке и шкурой котенка на голове ходил по кругу и собирал деньги. Красота! Собирал бы я деньги и мяукал – «мяу-мяу». Вот бы было зрелище! А сколько денег мы бы собирали! Отец, ну правда, почему ты давным-давно не вернулся домой и не признал меня, а потом не взял с собой в Пекин? Будь я сызмальства рядом с тобой, теперь тоже был бы мастером казнить людей…

Когда отец только вернулся, тайком сказали мне как-то товарищи, что, мол, Сяоцзя, твой отец не человек. А кто он, если не человек? Злой дух в теле умершего. Сам подумай, Сяоцзя, говорили они, мать твоя, когда умирала, говорила, что у тебя есть отец? Не говорила? Ясное дело, что нет. Мать не сказала, что отец есть, а тут вдруг какой-то отец появляется, словно с неба свалился или из-под земли вылез. Кто он, если не злой дух?

Всех матерей ваших в топку! Мяу-мяу! Схватил я большой тесак да как прыгну к этим негодяям, которые только и знают, что языком чесать. У меня отца двадцать с лишним лет не было, с такими трудами заимел его, а вы тут смеете говорить, что он мне не отец, и не только то, что он мне не отец, а еще, что он не человек, а дух! Набрались вы наглости, во все глаза на меня уставились. Мыши вы, которые лижут зад кошке. Вот я и занес свой тесак над вами. Мяу-мяу, мог бы этим тесаком развалить вас с макушки до пят. Отец говорил, что в уголовном уложении это называется «большой разруб». Вот я сегодня и устрою «большой разруб» вам, ублюдкам, смеющим утверждать, что мой отец вовсе не отец мне. Увидев, что я вышел из себя, товарищи обделались от страха и разбежались. Мяу-мяу! Хм, берегитесь, крысы длиннохвостые, мой отец себя в обиду не даст, и я не такой покладистый, как вы думаете. Мяу-мяу! Кто не верит, подходите, полюбуйтесь: вот мой отец – палач, восседающий на драконьем престоле. Сам государь император пожаловал ему право действовать по своему почину: человека увидит – казнит, собаку увидит – убьет. А я – отцовский подручный, мне голову человеку снести – что собаку зарезать.

Я попросил отца рассказать еще одну историю, но тот говорит:

– Не приставай, готовься лучше, чтобы не суетиться, когда придет время.

Знаю, сегодня предстоит большое дело. И это день большой радости для нас с отцом, ведь отныне возможностей послушать его рассказы будет больше! Что-то особо вкусное зараз не съешь. Вот проведем мы сандаловую казнь, и душа отца возрадуется. А потому не стоит жалеть, что он еще не выложил мне одну за другой все истории, что держит в себе! Я встал и направился за навес облегчиться, а по дороге оглядел все, что творится вокруг. Вон помост – что театральные подмостки под открытым небом. В лучах солнца, хлопая крыльями, купается стая диких голубей. Вокруг плаца расставлены солдаты и столбы, столбы и солдаты. По бокам плаца установлена пара десятков больших стальных пушек, кто-то называет их черепахами, я же говорю, что это пушки собачьи. Черепахи они или собаки – не очень-то и важно. Все равно эти орудия все гладкие-прегладкие да тявкают изредка. Единственная разница: на черепахах – мох, а на собаках – шерсть и подшерсток. Мяу-мяу…

Я повернулся к навесу, праздные руки зудели, хотелось найти им занятие. Обычно в это время я уже развешивал освежеванных свиней и собак на крюки, в воздухе вместе с птичками носился запах свежего мяса, а перед лавкой нашего дома выстраивались в очередь покупатели. Я с большим тесаком в руке стою у разделочного стола, беру еще теплое мясо, ударом тесака почти безошибочно отрубаю, сколько надо. Покупатели показывают мне большой палец: молодец, Сяоцзя! Сам знаю, что молодец, ваших добрых слов мне для понимания этого не надобно. Но сегодня я здесь впервые, нам с отцом предстоит большая работа, и эта работа поважнее, чем свиней колоть. А что с клиентами? А что с ними? Да ничего, переживут один день без мяса.

Отец ничего не рассказывает, скучно – сил нет. Подошел я к очагу. Огонь почти погас, масло в котле тоже не бурлит, только посверкивает, не масло, а большое зеркало, в медной оправе, посветлее, чем у моей жены, каждый волосок на лице отражается. На земле перед очагом и на приступке засохла черная кровь. Это кровь Суна Третьего. Она пролилась не только на землю перед очагом и на приступку, но и прямо в котел с маслом. Не от того ли масло такое светлое? После сандаловой казни я хочу установить этот котел с маслом у нас во дворе, пусть жена на себя любуется. Будет плохо вести себя с отцом – не позволю ей смотреться. Прошлой ночью я спал неспокойно, во сне услышал, как бабахнуло, и Сун Третий полетел головой вперед в котел с кипящим маслом, и когда его голову вытащили оттуда, она уже наполовину сварилась. Вот ведь забавно. Мяу-мяу…