Смерть под старой ивой. Приступ жадности

Вечер прошел аналогично предыдущему, без происшествий. Маратыча не было, но его Анютка – как выяснилось, дочка, – сообщила, что он говорить пока не может, но всем передает приветы.

Деликатно отделавшись от Стаса, который слишком буквально воспринял директиву капитана о том, чтобы всем всегда ходить парами, Гуров позвонил жене:

– Мария?

– А, господин полковник! Здравия желаю! – донесся голос любимой. – Где ты, чем занимаешься?

– Я в Светлогорске, это Калининград, – доложил Лев Иванович. – Пью, ем и очень по тебе скучаю.

– Неужели? – весело перепросила супруга. – Как там, в Кенике? Давненько не была.

– В Кенике с переменным успехом, то холодно, то жарко. То пусто, то чрезвычайно людно, не продохнуть. Да. Меня сегодня придушили.

– Насмерть?

– Конечно.

– Шуточки у тебя. Гуров, ты невыносимо глуп.

– Глуп, туп, – подтвердил полковник, – стало быть, ты замужем за тупицей?

– Ну а что делать, раньше надо было смотреть.

– Знаешь, я подумал, что меня прямо-таки разорвет, если я не позвоню тебе и не скажу, как я тебя люблю.

– Если так, то, конечно, ты все правильно сделал. Не надо в себе такие важные вещи держать.

– А то кто знает, может, и не увидимся больше.

– Что ты говоришь такое?

Он вкратце рассказал свою историю. Мария рассмеялась, но как-то невесело:

– Злодеи сыщиков душат. Вас же злодей душил, господин полковник, не ревнивый муж?

– Злодей, – подумав, заявил Гуров, – скорее всего… нет, точно.

Пауза.

– Слушай, у меня версия. Ты пьян?

– Немного есть, а что?

– Ты странный какой-то. И мне кажется, что даже в трубке ощущается аромат плова и коньяка. Я бы сказала, «Реми Мартин».

– Вот это да-а-а-а-а, – протянул Гуров, сраженный наповал прозорливостью жены. – Я женат на ведунье, не иначе. А раз так, можно задам тебе вопрос?

– Ну, попробуй, смертный!

– Ты веришь в то, что от нас в этом мире ничего не зависит?

– Ты не в себе, господин полковник.

– А кроме этого, чисто женского тезиса есть какие-то доказательства?

Мария помолчала, а когда заговорила, она была серьезна, и весьма:

– Вы, человек с высшим образованием, находясь неподалеку от города Кёнигсберг, просто обязаны знать о таком странном человеке, как Кант.

– Кант? – переспросил Гуров, думая, что ослышался.

Мария терпеливо повторила:

– Кант, Кант. Иммануил. Говорит тебе что-нибудь это имя или остатки университетского образования давно растворились в парах спиртного?

– Обидно, но я стерплю. В каком смысле я должен вспомнить старика Канта? Неужели категорический императив?

– Готова спорить, что ты и его не процитируешь своим заплетающимся языком. Нет, сейчас о другом. Старик Кант однажды заметил, что в нашем мире все подчиняется законам причинности. Камень по причине силы тяжести падает вниз. Волк задирает ягненка по причине голода. Река течет из источника и впадает в море, так?

– Вроде бы так.

– Вот такой принцип предопределенности, или детерминизма. А ну-ка, повтори!

Гуров повторил.

– Молодец. И в этом мире причин и следствий лишь человек, ничем и никем не понуждаемый, способен, хотя бы иногда, поступать совершенно свободно. Пусть хотя бы иногда, но человек не подчиняется закону причин и следствий. И что из этого вытекает?

– Что?

– То, что далеко не все в этом материальном мире зависит от нас. Но зависит очень и очень многое. Как тебе мой ответ?

– Отрезвляет, – признал Гуров, – приводит в чувство. Послушай, а ты не могла бы принять решение поскорее вернуться?

Мария засмеялась:

– Я его давно приняла и очень скоро надеюсь тебя увидеть. Пока, господин полковник!

И она дала отбой.

Нет, назвать вояж удачным было нельзя. Фиаско с игрой. Глупый срыв в душевой, тупой и опасный. Такси, которое ехало час вместо сорока минут. Чудом успел на самолет. Уже погрузившись на борт, подышав и успокоившись, он занимался тем, что пил и скрежетал зубами. Ни того, ни другого он не делал очень давно.

Примитив.

Истерик.

Орангутанг.

Что это было? Что за спешка, тупость? Пустяковая операция со старперами провалилась из-за нежелания до конца просчитать элементарные вещи, банальные вероятности.

«И что в итоге? – язвительно спрашивал он сам себя. – Подлец, куда ты собирался девать труп? Как ты собирался скрываться? Или опять на славное море?»

Так, спокойно. С другой стороны, теперь мальчик подуспокоится, остынет. Он же считает себя таким умным, здравомыслящим. Он почувствует себя уверенней, наверняка застыдится своей мнительности, попросит прощения у двух этих доберманов. И пойдет своей дорогой, светлой, пусть и короткой.

«Логично, – похвалил себя он, – и все равно: куда ты спешил, долбоклюй шестикрылый? Все, все беды твои – из-за неумения ждать».